Корни небес

Аволедо Туллио

— Он не очень сильно надут.

Адель слегка прикусывает нижнюю губу:

— Нет. Действительно, он… не очень сильно надут. Но скоро снова наполнится. Очень скоро. Хотите еще мяса?

— Нет, спасибо. Я сыт. А вы не хотите?

— Я… Нет, спасибо. Я не очень хорошо себя чувствую.

— Если не хотите свой кусок, можете отдать его мне! — орет Бун со своего места в конце стола. — Вот увидите, я один восстановлю ваши запасы метана!

И он бесстыдно испускает ужасающий пердеж, громкий и нескончаемый. Потом разражается смехом. Зал, в котором мы ужинаем, эхом отражает

каждый звук, но никто из присутствующих, кажется, не возмущен.

— В обмен на ваше мясо, доктор, я сообщу вам одну прекрасную новость.

— Молчи, Бун, — приказывает ему капитан. Но чокнутый солдат продолжает свое шоу.

— У капитана есть для вас кое-что, доктор. Кое-что огромное… О, но кое-что новое, а не то…

— Бун…

— Давайте, капитан. Покажите его ей. Дайте его ей…

И прежде, чем Дюран успевает остановить его, Бун подскакивает к нему, захватывает его рукой и, порывшись в кармане его оливковой куртки, достает оттуда синюю коробочку.

Он держит ее в высоко поднятой руке.

— Бун, засранец! Не!..

— Вот залог любви, который капитан хотел подарить вам, естественно, тайно. Но я решил, что будет честно, если все смогут увидеть этот великолепный дар, свидетельствующий о безграничной щедрости и благородстве его сердца.

Ломбар краснеет.

Ловкие пальцы Буна открывают коробочку. Находящийся в ней предмет блестит на свету, переливаясь золотыми отблесками. Солдат достает и поднимает его так, чтобы все могли его разглядеть.

Это золотое кольцо. Очень большое. Оно кажется тяжелым.

Его форма…

Рука капитана тяжелой пощечиной опускается на лицо Буна. Дюран на лету подхватывает коробку, выскользнувшую из пальцев солдата, и кладет кольцо обратно в карман.

— Отведите его в одиночку, — приказывает он двум местным охранникам.

Это единственные вооруженные люди в комнате, так как Дюран и остальные Гвардейцы были вынуждены сдать «шмайссеры» и остальное оружие, как только вошли на станцию.

Бун не оказывает даже символического сопротивления. Он позволяет вывести себя вон из комнаты. На пороге, прежде чем исчезнуть из виду, он подносит руку ко лбу в военном приветствии.

Дверь закрывается за его спиной.

— Извините за беспокойство, — произносит Дюран, садясь обратно как ни в чем не бывало.

Я не мог не заметить того, с какой готовностью охранники подчинились приказу капитана. Они даже не огляделись по сторонам в поисках одобрения кого-нибудь со станции. Они подчинились, и баста, без разговоров.

После того как Бун покидает сцену, ужин продолжается практически в полной тишине. Сотрапезник справа от меня, которого доктор Ломбар представила как диакона Фьори, — самый молчаливый из всех. Время от времени Адель или кто-нибудь другой обращается к нему с почтением, смиренным голосом. Полагаю, это местный начальник или, по меньшей мере, признанный авторитет. Как и остальные, он как будто не замечает еды в своей тарелке. Кусок мяса остается нетронутым, и очень жаль, потому что оно действительно прекрасное. Судя по направленным на

розовые куски жадным взглядам, то же думают и Гвардейцы. Но тарелки уже уносят из комнаты два служителя, молчаливые настолько, что кажутся роботами.

— Сколько вас здесь? — спрашиваю я, чтобы поддержать беседу.

При этом вопросе Адель вздрагивает.

За нее отвечает Дюран:

— На станции Аврелия немного жителей. Те, кого вы видите, да еще пара охранников.

— Но этот комплекс, кажется, может вместить гораздо больше людей, — удивляюсь я, глядя на небольшую кучку человек в двадцать, сидящих за столом.

— Это сильно зависит… от того, кого считать, — бормочет Ломбар.

— Жизнь здесь вовсе не так проста, как кажется, — добавляет диакон Фьори.

— К тому же, — заключает Дюран, — это не поселение, а обычная перевалочно-контрольная станция. Она не рассчитана больше чем на тридцать человек.

— Здешняя жизнь уж точно не кажется мне хуже, чем в Новом Ватикане, — возражаю я.

Дюран пожимает плечами:

— Вы здесь недавно. Вы не в состоянии судить.

После ужина профессор Ломбар ведет меня на экскурсию по фабрике, как она ее называет. Место, где производится пища, которую мы ели. Никто больше к нам не присоединяется.

Это комплекс подземных помещений с большими панелями на потолках, дающими практически идентичное солнечному освещение.

— Мы стараемся поддерживать смену дня и ночи, прежде всего из-за растений, — объясняет Адель. — По счастью, у нас есть постоянный источник воды…

— У нас тоже. Я имею в виду, в новом Ватикане.

— Я знаю. Вы ведь тоже выращиваете грибы, да?

— Точно. Но не такие красивые, как ваши.

— Спасибо.

— А это спаржа?

— Да.

— Невероятно. Я целую жизнь не видел спаржу…

— Это еще ерунда. Пойдемте, я покажу вам кое-что.

Она отодвигает сначала один тяжелый занавес, а затем второй. Как при входе в кинозал ушедших времен.

Мы заходим в другую комнату, освещенную слабо. Свет в ней зеленый. А еще здесь какой-то более сильный, довольно-таки неприятный запах.

Когда глаза привыкают к полутьме, я различаю большую пластиковую ванну, стоящую на двух штативах. Когда-то такие ванны использовали как небольшие уличные бассейны. Вода из нее стекает в ванну поменьше и помельче, а из той — в еще более маленькую, из которой она вытекает уже в решетчатое отверстие в полу.

Доктор показывает на ванну, стоящую выше всех.

— Там находятся карпы. Мы бросаем в эту ванну неперерабатываемые органические отходы — те, что не используем в качестве удобрения. Карпы этим питаются. Вода, обогащенная их экскрементами, попадает в ванну ниже…

Она указывает на вторую ванну, поверхность которой покрыта листьями и цветками кувшинок.

— Кувшинки вновь очищают воду, питаясь отходами стоящей ванны сверху. Корни кувшинок богаты крахмалом. Теоретически они съедобны, но мы используем их прежде всего в качестве корма для скота. А цветки обладают целебными свойствами. Они улучшают сон и излечивают кашель и бронхиальные воспаления.