Коробка в форме сердца

Хилл Джо

В кухне появилась озабоченная Арлин. То ли досада, то ли задумчивость, а может, то и другое вместе заставили ее нахмуриться.

– С телефоном творится что-то странное. Почему-то нет гудка. Вместо этого в трубке слышна какая-то местная радиостанция. Передача для фермеров, что ли. Про то, как закалывать животных или потрошить, я уж не поняла. Наверное, ветром порвало провод.

– У меня есть мобильный…– начала Мэрибет.

– У меня он тоже есть, – не дала ей договорить Арлин. – Но в нашем захолустье нет ни одной антенны.

Давай сначала уложим Джастина в постель, и я взгляну, что можно сделать с его рукой. А потом доеду до соседней фермы и оттуда позвоню.

Без предупреждения она сжала пальцами запястье Мэрибет, поднесла к очкам левую перебинтованную руку девушки. От многочисленных пятен сухой крови повязка стала жесткой и коричневой.

– Да чем же вы двое занимались? – вопросила Арлин.

– У меня большой палец… – проговорила Мэрибет.

– Ты пыталась обменять его на указательный палец Джастина, что ли?

– Туда попала инфекция.

Арлин оставила перебинтованную руку и обратила внимание на вторую ладонь Мэрибет – без повязки, неестественно белую и всю в морщинах.

– Никогда не видела подобной инфекции. Заражены обе руки? Что-нибудь еще?

– Нет.

Арлин приложила руку ко лбу Мэрибет.

– Да ты вся горишь. Бог мой. Что один, что другая – оба хороши. Ты можешь отдохнуть в моей комнате, деточка. А я устрою Джастина в комнате его отца. Пару недель назад мы перенесли туда вторую кровать, чтобы я могла ночевать там и присматривать за ним ночью. Давай, большой мальчик. Нужно сделать еще несколько шагов. Поднимайся.

– Если хочешь, чтобы я сдвинулся с места, лучше сразу вези сюда тачку, – предупредил Джуд.

– В комнате твоего отца есть морфин.

– Ладно, – согласился Джуд и оперся левой рукой о стол, с трудом отрывая себя от стула.

Мэрибет подскочила и взяла его под локоть.

– А ты куда? – спросила Арлин. Она мотнула головой куда-то в сторону ротвейлера. За ним виднелась открытая дверь, ведущая в бывшую комнатку для шитья, теперь превратившуюся в маленькую спальню. – Лучше приляг. С ним я справлюсь.

– Да, – сказал Джуд Мэрибет. – Арлин справится.

– Что будем делать с Крэддоком? – спросила Мэрибет.

Она стояла прямо перед ним, и Джуд наклонился, прижался лицом к ее волосам и поцеловал в макушку.

– Не знаю, – признался он. – Черт возьми, я бы все отдал, лишь бы тебя сейчас не было здесь. Почему ты не ушла? Почему ты не убежала, когда у тебя еще был шанс? Почему ты ведешь себя, как упрямая заноза?

– Я с тобой уже девять месяцев, – ответила она и, встав на цыпочки, обняла Джуда за шею, потянулась губами к его губам. – Наверное, от тебя и научилась.

И они замерли в объятиях друг друга.

Когда Джуд отпустил Мэрибет, Арлин помогла ему повернуться и повела через кухню в заднюю комнату, которая раньше была спальней Джуда. Он не ожидал этого – думал, что ему предстоит подняться на второй этаж, в хозяйскую спальню.

Но,

конечно, отец лежал на первом этаже. Джуд припомнил: Арлин упоминала в одном из телефонных разговоров, что перевела Мартина в бывшую комнату сына. Ей стало трудно все время подниматься и спускаться по лестнице.

Джуд бросил на Мэрибет еще один, последний взгляд. Она стояла в дверях спальни Арлин и блестящими измученными глазами смотрела на него. Он и Арлин уходили, оставляя ее одну. Ему очень не нравилось, что Мэрибет будет так далеко от него, в темном лабиринте отцовского дома. Джуд подумал, что они, возможно, никогда больше не найдут дорогу друг к другу.

Стены темного и узкого коридора, ведущего в его старую спальню, заметно покосились. Джуд заметил (и вспомнил) дверь, затянутую ржавой, местами рваной сеткой. Сейчас она была заколочена гвоздями, а раньше вела в загон для свиней. К своему удивлению, за сеткой Джуд увидел трех свиней среднего размера. Они пристально следили за идущими мимо Арлин и Джудом, поворачивая добродушные и умные морды.

– Свиньи? До сих пор? Кто за ними смотрит?

– А ты как думаешь?

– Может, пора продать их?

Она пожала плечами, потом сказала:

– Твой отец всю жизнь держал свиней. Наверное, я оставила их, чтобы они напоминали ему о том, кто он такой. – Она подняла на Джуда глаза: – Считаешь меня старой идиоткой?

– Нет, – честно ответил Джуд.

Арлин толкнула дверь в бывшую комнату Джуда, и они шагнули в духоту, так сильно пропахшую ментолом, что на глазах у Джуда выступили слезы.

– Погоди, – сказала Арлин. – Я уберу свое шитье.

Она оставила его ждать, прислонившись к косяку, и торопливо просеменила к узкой кровати у левой стены. Напротив стояла вторая, точно такая же кровать. На ней лежал отец Джуда.

В узкие щели между веками виднелась лишь мутная белизна глазных яблок. Рот разинут. Руки – костлявые крючья с желтыми острыми кривыми ногтями – лежали на груди. Он всегда был худощавым и жилистым. Теперь он потерял, по оценке Джуда, около трети своего веса, в нем осталось не более сотни фунтов. Щеки превратились в темные провалы. Несмотря на тонкий свист дыхания в горле, казалось, что отец уже мертв. На подбородке засохли белые полоски. Значит, Арлин все еще бреет его. На ночном столике стояла чашка с остатками пены и кисточкой на деревянной ручке.

Джуд не видел отца тридцать четыре года, и при взгляде на него – истощенного, страшного, заблудившегося в собственном сне о смерти – почувствовал головокружение. То, что Мартин еще дышал, делало эту картину еще ужаснее. Было бы проще, если бы отец уже умер. Джуд ненавидел его так долго, что не был готов испытать другие эмоции. Жалость. Ужас. Ведь ужас коренится в сочувствии, в понимании, каково выносить подобные страдания. Джуд не ожидал, что способен проявить понимание или сочувствие к человеку на кровати.