Король Алекс
Шрифт:
Хлеб был самый дешевый, мука серая, грубого помола, с комками — при королевском дворе такой и собакам не бросали. Ужин….
Старинная серебряная посуда, начищенная до блеска — и еда, которой опять-таки постыдились бы кормить даже гостей столичного трактира. Хлеб ужасный, овощи прошлогодние, курица умерла страшной смертью то ли от голода, то ли от старости, говядину я смог разгрызть только потому, что зубы полудемоона и кость перегрызут. Но разрезать я бы ее не взялся. Томми и Рене смотрели мрачно, но тоже покамест молчали. А Шарен говорил.
Он
Как требуют из столицы и сколько требуют. Как считают недоимки и пишут о процентах на них, причем процент на процент. Как грабят караваны с податями, а им потом насчитывают еще за ограбленное…
Одним словом — сейчас Альтверин был таким именно по причине честности Шарена.
Мужчина делал все, что только мог.
Продавал последнее из замка, чтобы не драть семь шкур с крестьян. Нанимал дикое количество охраны, чуть ли не по двадцать человек на телегу — и только тогда обоз доходил до места. Пытался как-то пускать деньги в оборот, но куда уж тут, с королевиной-то родней…
Одним словом — он разорял замок, чтобы хоть как-то поддержать людей.
Хотите?
Казните. Вот моя голова, вот учетные книги… все в вашей власти, мой принц.
И ведь не лгал. Ни капельки не лгал.
В итоге, Томми, который терпеть не мог цифры, отправился спать, а мы с Рене закопались в отчеты.
Клейт не лгал. Он ни в чем не солгал мне — и карать старика мне не хотелось. Многие ли на его месте поступили бы так же?
Да никто.
Почему его до сих пор не уволили?
Так его назначил мой дед, а Рудольф, при всей своей дурости, не переступал через волю покойного отца. Сказано — вот этот будет приглядывать за землями моего внука — и не тронь человека! И не тронул.
Хотя родня Абигейли наверняка злилась. Но впрямую не лезли.
Когда мы закончили с бумагами, было уже заполночь.
— Шарен, я завтра проеду по деревням, посмотрю, что и как.
— А…
— А вы работайте, как и раньше. Разберемся мы с недоимками и прочими радостями.
Я полюбовался ногтями.
А кто у нас казначей? А казначей у нас старший брат королевы… бедная королева. Ей так не идет черный цвет, она в нем ворону на заборе напоминает.
А носить придется. Траур — с…
Деревни произвели благоприятное впечатление. Да, бедно. Но все ж не откровенная нищета. А за управляющего тут просто молятся. Отлично понимают, что другой бы с них три шкуры драл, лишь бы себя прикрыть.
С другой стороны, не слишком-то Шарен и рисковал. Альтверин и Рвейн мои официальные вотчины, правом проверки обладаю только я, распоряжаться может только король, никто другой просто не может сюда влезть.
Вообще никто.
Только вот не влезть в документы и не влезть в деньги — две большие разницы. Да, с Шарена не могли потребовать больше определенной суммы, но зато могли перехватить посланный им караван — и насчитать недоимки и неуплаты.
Запросто.
И закон не нарушен — и с Альтверина получаем не один налог, а четыре.
Красота!
И жаловаться некому, и защитить никто не может.
А теперь приехал я. Только вот проблемы это не решит. Грабить-то курьеров можно на любом отрезке пути. А требовать деньги будут с меня.
Итак, что же делать?
Ответ нашелся, и он был прост. Надо сделать так, чтобы на моих людей боялись нападать.
Смогу?
Идеей я поделился с Томми и Рене. Потом поговорил с Шареном. И мы совместно разработали — скажу без лишней скромности, гениальный план.
Шарен пригласил всех соседей с округи к нам, устроив прием. На это моих денег хватило. Разумеется, собрались все соседи и на четыре часа я почувствовал себя дрессированным медведем, который пляшет на ярмарке.
Жалеть меня никто не собирался, дочки и жены вели совершенно беззастенчивый обстрел меня глазами, так, что хотелось окоп вырыть и засесть в нем на месяц. Мужчины хлопали по плечу, так, что захотелось туда что-нибудь с шипами подложить, приглашали на охоту, поили вином… и в конце вечера я допился.
И по секрету поведал своей молоденькой соседке, что в замке вообще-то спрятан клад.
Дедушка боялся, что из казны все разворуют, а внуку ничего не оставят. А потому зарыл свои сокровища в Альтверине. Сделал тайник, положил туда кучку золота и драгоценных камней и отдал ключ доверенному лицу. А лицо передало его мне.
Ну, вот я и решил все забрать.
Долги погасить, опять же, дом в столице купить, чтобы не у дядюшки на шее…
Только — тсссс! Это мой большой секрет!
После чего меня вывернуло прямо под стол, на колени другой соседки. Всеобщее внимание мне было обеспечено.
— Болван ты все-таки, ругался на меня Томми. — Знаешь же, что тебе совершенно нельзя ревень — и ел. Тьфу, осел вислоухий!
Я ухмылялся, слушая приятеля.
Ну, осел. Но вот кто?
Да, мне нельзя ревень. Меня от него в буквальном смысле слова выворачивает наизнанку. Тошнит, рвет, ненавижу эту гадость!
Почему?
Не знаю, говорят, у Мишель тоже была на него аллергия. Но пары стебельков в салате мне хватило, чтобы меня убедительно вывернуло наизнанку.
— Зато все поверили, что я нажрался, как свинья.
Томми вздохнул.
— Лежи уж…
И вышел за новой порцией воды с лимоном. Промывать желудок.
Я довольно ухмылялся, глядя в потолок. Первый акт пьесы сыгран.
Конечно, на нас напали. Конечно, когда мы уже отъехали на два дня пути от Альверина, а то как же?
На моих землях ведь крестьяне водятся, а они разбойников могли и дубьем отходить без всяких скидок на благородство. Да — да, у нас какой-то ненормальный менестрель сочинил сагу о благородном разбойнике, который грабит богатых. И совершенно забыл, что разбой — все равно преступление, кого ты не грабь. И конечно, мы не смогли бы оказать сопротивление… с нашими-то двумя десятками охраны.