Король-Беда и Красная Ведьма
Шрифт:
Страшная тайна предыдущих царствований дома.
Тьма давила так, словно обладала собственным физическим весом.
Рэндалл, охлопывая себя, рискнул сделать несколько шагов в ту и другую стороны. Теперь он при всем желании не мог возобновить свои попытки выбраться тем же путем. В темноте ему нипочем не найти отверстие, находящееся выше его роста.
Если за многие столетия тайна не выплыла наружу, значит, никто отсюда не выбирался. Если никто не нашел отсюда выхода, это со всей очевидностью значило, что и он угодил сюда… насовсем.
Как не хотелось делать такой подарок Гаю Брогау!
— Эй! — сказал он. —
Наверное, они все-таки умирали от холода. У самого Рэндалла давно зуб на зуб не попадал, но неприятнее всего было чувство замерзших ног. Он перестал их чувствовать до середины ступни. Наверное, когда он потеряет сознание, то станет бредить об огне. Если он великий волшебник — хотелось быть именно великим, иначе неинтересно! — почему бы ему не рассечь трещиной эту проклятую каменную стену, не открыть себе путь к свободе и власти, к теплу и свету, просто не помечтать об этом, в конце концов?
Силы, поддерживавшие движение в организме, иссякали. Он не мог нагреть теплом своего тела эту огромную ледяную каверну, а она тянула из него все больше. Помалу его притоптывания стали менее энергичны, и все тише под его подошвами скрипел иней. Но Рэндалл все еще до боли и нестерпимой рези напрягал глаза, пытаясь разглядеть проблеск света в одной из этих круглых дыр, в одном из этих желобов ледяной смерти, как назвал бы их кто-нибудь более впечатлительный. Ведь прошло достаточно времени, и его должны уже искать. Даже если никто наверху не знает про ад, по коридорам должны бегать солдаты с факелами. Его обострившееся в темноте зрение вполне способно различить даже самый слабый светящийся след.
Может ли он со всей уверенностью утверждать, что Брогау про сие неизвестно? Вообще-то вполне в духе графа Хендрикье выяснить всю подноготную о новообретенной собственности. Как бы ни был он Рэндаллу неприятен, приходилось признать в нем отличного хозяина. Он мог знать и мог пользоваться знанием в собственных интересах. Если в его интересах было не обыскивать «некое место», он мог «забыть» приказать обыскать его.
Это был не свет. Когда сил его уже не хватало, чтобы делать шаги, он всего лишь переминался с ноги на ногу, и издаваемый им скрип инея почти совсем угас. Что и позволило ему уловить слабый, напоминавший плеск, звук. Впрочем, почему напоминавший? Это и был плеск.
На мгновение он все же дал волю фантазии. Он представил себе чудовище, вздымающееся из бездны, взламывающее спинным гребнем броню льда, потоки воды, рушащиеся с вырастающей над его головой под самый невидимей купол глыбы. Сцена потребления чудовищем жертвы в воображении окрасилась серебристо-голубоватым умиротворенным светом и была величавой и совершенно беззвучной.
И все же он готов был поклясться, что отчетливо слышал удар о воду. Потом к нему добавился ржавый скрип. А потом он таки увидел свет, самый слабый из всех, какой способен различить глаз.
И он пополз через чертову мешанину острых ледяных лезвий через хаотическое нагромождение вздыбленных льдин, иногда на коленях, иногда вообще ползком, в кромешной тьме, иной раз натыкаясь на то, что не могло быть не чем иным, как костями, и не обращая на них никакого внимания, может, даже не позволяя сознанию зацепиться за факт. Он завопил от восторга, когда его
Потом он наткнулся на преграду. Сперва показалось, что щель перекрыта решеткой, и он чуть не умер на месте от отчаяния. Потом, когда пальцы обследовали помеху, сердцебиение слегка нормализовалось. Это был всего лишь скелет. Кто-то, как и он, рвался на волю, и застрял. Намертво. В буквальном смысле. Должно быть, пока этот голубчик напрочь не разложился, он закупоривал трещину так, что никто вовсе не мог ни услышать звука, ни увидеть света.
Теперь он действовал хладнокровно. Если он плохо рассчитает, то кончит так же. Вполне возможно, что ему эта трещина сгодится. Все ж таки он был худощавым, да к тому же подростком.
Он выдрался из трещины и залез туда снова, теперь уже вперед ногами. Нанес по скелету несколько хороших прицельных ударов изо всех сил, на удивление мобилизованных надеждой. Хотя действовать пришлось вслепую, что-то там многообещающе хрустнуло. Подалось. Он снова вылез и снова изменил позу, нырнув головой вперед. Хрупкая конструкция рассыпалась на отдельные кости, и ему не составило особого труда разобрать и повыбрасывать обломки обратно, на ледяное поле персонального ада. Как он ни торопился, здесь действовал аккуратно и методично. Не хотелось по своей вине оставить что-то такое, что помешает ему пролезть. Хотя бы фалангу пальца.
После того, как он вылез с другой стороны, одежда его превратилась в лоскутья и сам он был весь в ссадинах и порезах. Однако откуда-то из самой глубины существа шел лихорадивший его жар, невероятное чудовищное возбуждение, горячечная страсть. Казалось, она способна греть, как живущее внутри солнышко. И он им пользовался, понимая где-то на периферии сознания, что так будет недолго, что удовольствий это кончится, и кончится внезапно. Сразу, Тогда он и пальцем пошевелить не сможет.
Здесь, по другую сторону, было так же темно. Хоть глаза выколи. Он вспомнил, что слышал плеск воды, и первый шаг сделал осторожно. Но нет. Поверхность под ногой оказалась столь же ледяной и на удивление ровной. Ровной настолько, что Рэндалл побоялся делать следующий шаг. Если здесь бывал свет, если тут скрипело что-то, звуком напоминающее ржавую цепь, значит, это должно повториться. Он подождал немного, тем временем слегка восстановив силы. Он и так сделал то, что было не под силу ни одному из запертых там Он фыркнул со всегдашним мальчишеским презрением к тем, кто позволяет себя одолеть. Жертвы!
Свет зажегся неожиданно и сверху. Его появлению предшествовал стук, по характеру деревянный, потом далеко вверху, можно сказать, в самом центре гигантского купола, такого как в соседнем помещении, высветилось квадратное отверстие. Рэндалл закричал, но то, что вырвалось из горла, походило на смесь писка и хрипа. В этом холоде он надорвал горло, а дотуда снизу было слишком высоко. На все его беснования и вопли сверху не последовало ни малейшего отклика. Мало ли какие звуки привыкли они там, наверху, слышать отсюда и объяснять их извращенным эхом.