Король-Беда и Красная Ведьма

Ипатова Наталия Борисовна

Холодная нравилась ему больше. После соприкосновения с нею он ощущал себя тугим упругим сгустком мышц, готовым, как мяч из пузыря, отскакивать от стен. Кожу кололо и жгло, пульс становился просто безумным, и хотелось двигаться, драться, валяться в снегу. Хотелось прервать это вялое растительное королевское существование и быть таким, каким ему хотелось быть. Со временем — а был уже март — Рэндалл собирался продлять свое пребывание в Очень Холодной Воде и даже научиться в ней нырять. В общем, в этом не было ничего такого, чего он не мог бы выдержать. Он обладал

здоровым сердцем.

Растеревшись до цвета вареного рака, он оделся, свистнул Раиса, они сняли с куста плащ, делавший их невидимыми в том числе и из окон замка, и утекли тем же манером, оставив за собой только неразбериху следов на снегу.

К ошеломлению Рэндалла, привыкшего, что зима длится едва ли не годами, весна обрушилась внезапно. А он между тем настолько привык к мысли, что исход его есть вещь решенная, но неизмеримо отдаленная, что оказался совершенно не готов исполнить задуманное. Как все, с детства ограниченные в самостоятельности, он испытывал страх перед решительным действием. Однако самому себе нипочем бы в этом не признался.

Лето настало и буйно расцвело, а он все еще медлил, каждый день говоря себе: «Завтра!» Ах, каким хорошим станет он, стоит ему выйти на волю! Да он будет сплошным очарованием. Он научится располагать к себе сердца и завоевывать любовь. Его будут до смерти любить люди, лошади и собаки. Он будет словом брать города, и когда вернется, его внесут во дворец на руках. Он будет любимым королем. Хотя бы для разнообразия. У него получится. А вредный мальчишка просто умрет, когда у него не станет повода проявлять свою вредность.

Последние месяцы он все чаще болтал с людьми о том о сем, исподволь выясняя, на что похожа жизнь за пределами опоясывающей дворец каменной стены. И это оказалось до смешного просто. Стоило запомнить их имя и пару незначительных фактов из биографии, и они уже были готовы умереть за него. Больше других его привлекали солдаты, хотя бы даже и синие. Ему оказался близок свойственный им едкий говор, который они ничуть не приспосабливали к нежным ушам государя, и нравилось, что они никогда не были настолько заняты, чтобы отказаться с ним поболтать. К тому же они оказались достаточно просты в управлении. Женщин — кухарок и горничных — Рэндалл, сказать по правде, побаивался. В них чувствовалась иная порода, им на самом деле нравилось совсем не то, что солдатам, и поголовно все они были себе на уме. Во всяком случае, он не был уверен в том, что на них действует его обаяние.

Однако и этот пробел ему удавалось понемногу ликвидировать. Как ни странно — не без помощи Раиса. Сперва он его посылал на кухню за лакомым кусочком. Потом повадился с ним. Было, собственно, у Рэндалла далеко идущее намерение: приучить народ к тому, что государь имеет молодой, растущий организм и в связи с оным — привычку пробираться на кухню ночью, чтобы пожрать. Приучились они настолько быстро, что он только диву давался, и в самое глухое ночное время, в самый безлюдный кухонный час, на столе, накрытый полотенцем, всегда обнаруживался кусочек пирога, достаточный для двоих. Райе оставался в приятном заблуждении,

что только в еде и дело.

— Ты тоже переоделся в синее, Дерек? — спросил Рэндалл, усаживаясь рядом с капитаном своей стражи на траву, густо покрывавшую хозяйственный двор. Дерек Брисс служил Рутгеру, сколько он помнил, и неизвестно, сколько до того, и любил посидеть в одиночестве. Рэндаллу известно было, что он неболтлив, сдержан и надежен настолько, чтобы ему доверял сам Ужасный Король.

Тот пожал плечами.

— Я практичный человек, милорд. Когда вы станете отдавать приказы войскам, я восславлю ваше имя и снова надену «шахматку». Если доживу. Я старый солдат.

Он проводил глазами пышную прачку, тащившую к ручью корзину с бельем, и усмехнулся ей вслед.

— …однако не настолько старый.

От него пахло пивом, потом, лошадьми, кожей, дымом. Рядом лежало оружие и кожаная безрукавка: Дерек только что сменился. Спинами оба опирались на каменную стену кузницы. Стена была неровной, камни давили сквозь одежду, Рэндалл это чувствовал и ерзал, Дерек — — нет. Наверное, у него была крепкая шкура. У ворот кузни ковали коня. Тот фыркал, дергал головой и пытался высвободить копыто, зажатое меж коленями кузнеца.

— Сколько стоит лошадь? — спросил Рэндалл, глядя на животное.

Любой другой немедленно поинтересовался бы, зачем ему это знать. Лучшие лошади в стране и так принадлежали ему, и они были бесценны. Но Дерек Брисс не задавал вопросов тем, кто имел право ему приказывать.

— Крестьянскую лошадь для работы можно купить на скотной ярмарке или с рук. Обойдется она, смотря по возрасту, от двадцати до пятидесяти бон. Если хорошо торговаться, конечно. Бывает и так, что владельцу деньги нужны немедленно, тогда еще дешевле можно взять. Можно купить клячу с живодерни вовсе почти даром, если вам шкура нужна. Снятая и выделанная, она дороже встанет, чем на живой кляче. Нормальная, армейская коняга стоит, конечно, дороже. От сотни и выше. Племенные — у тех цена идет на рады.

— А если нужно срочно?

Капитан удостоил его ухмылки.

— А если срочно, то надо красть. Как я и делал в вашем возрасте, милорд, пока не попался.

— И что?

— А что… как обычно. Избили до полусмерти, затолкали в тюрьму, а там и забрили на всю жизнь. Правила жизни изменились. Так вот, что ни делается, все к лучшему.

Поскольку диалог их изобиловал продолжительными паузами они дождались, что прачка проследовала обратным путем. На этот раз взглядом ее проводил Рэндалл.

— Возвращаясь к прерванной беседе… Сколько стоит женщина?

Он намеренно провоцировал Дерека на хохму и не ошибся в нем.

— Да примерно те же в ту же цену! Запомнили принцип — не прогадаете.

Некоторое время капитан молча щурился на солнышко, судя по виду, что-то обдумывая.

— Первая? — лениво поинтересовался он.

— Будет первая, если не лопухнусь, — сдержанно отозвался король.

— Дела-а, — протянул Дерек с явным удовольствием. — Вот доля у королевичей: сперва учат мечу и только после — бабе. Зим-то, милорд, сколько вам?