Король гордости

Хуан Ана

Ты не обязана отвечать сейчас…Я буду наверху.

Выбор. Я могла бы пойти домой, притвориться, что поцелуя никогда не было, и двигаться дальше по своей жизни.

Или я могла бы подняться наверх.

Новой Изабелле следовало поступить разумно и выбрать первый вариант, но к настоящему времени было очевидно, что ни одна версия меня не была хороша в том, что должна была делать она.

Я заперла за собой дверь бара и поднялась на второй этаж. Часть меня знала,

что я рискую своей работой, делая это. К сожалению, эта часть была настолько слабой, что я едва расслышал ее из-за барабанного боя моего сердца.

Я могла сколько угодно объяснять свое влечение к Каю, но правда заключалась в том, что он заставлял меня чувствовать себя более живой, чем что-либо другое за многие годы.

Остановившись перед комнатой с пианино, я положила руку на дверную ручку. Барабанная дробь в моей груди усилилась. Теперь пути назад нет.

Я открыла дверь, вошла внутрь... И вот он там, прислонившись к пианино в обманчиво непринужденной позе.

Темные волосы, темные глаза, опустошение, нанесенное чернилами на каждый дюйм его тела.

Даже если бы он не обронил намек наверху, инстинкт привел бы меня к нему. Слияние взглядов в переполненном бальном зале, случайная встреча в тихом коридоре.. где бы мы ни находились, невидимая сила притягивала нас друг к другу, как магниты к стали.

Наши взгляды встретились.

Эмоции промелькнули на лице Кая. Это было там, а затем исчезло, как корабль, проходящий в ночи, но этого было достаточно.

Это притянуло меня к нему в то же самое время, когда он выпрямился, его тело напряглось.

Пять шагов.

Четыре.

Три.

Два.

Один.

Я остановилась в нескольких дюймах от него, мой разум и пульс сошли с ума. Я не сказала ни слова. Мне не нужно было этого делать; мое присутствие говорило само за себя.

Его горло сжалось.

Прошел вдох, а затем — мы столкнулись.

Руки. Губы. Зубы.

Его рот прижался к моему, мои пальцы запутались в его волосах, и между нами вспыхнуло нетерпение, пока мои конечности не отяжелели от желания.

На этот раз не было ни толпы, ни музыки, только отчаянная, неистовая потребность подобраться к нему как можно ближе.

Моя спина ударилась о край пианино. Я ахнула, больше от сильного, настойчивого давления возбуждения Кая на мое бедро, чем от удара. Боль не ощущалась. Моя кровь была жидким огнем, выжигающим любые ощущения, кроме удовольствия, желания и нужды.

Тело Кая прижималось к моему. Он обхватил меня руками, и из моего горла вырвался стон, когда он прикусил мою нижнюю губу зубами и потянул.

Жесткий, сдержанный генеральный директор исчез. На его месте был кто-то, кто целовался как одержимый, полный грязных обещаний и злых намерений.

Мои руки блуждали по теплой коже и рельефным мышцам, разгоряченные желанием. Мы были так крепко прижаты друг к другу, что я могла чувствовать дикие удары его сердца, но этого было недостаточно.

Кай

застонал, когда я выгнулась навстречу ему, желая большего.

— Я была прав. Ты станешь моей погибелью, — пробормотал он.

Он отстранился. Протест поднялся к моему горлу, но он быстро утих, когда он снял очки и отбросил их в сторону, прежде чем снова поцеловать меня, на этот раз еще глубже, его рот исследовал мой так умело, что все рациональные мысли растворились. Сильные, теплые руки взялись за заднюю поверхность моих бедер и подняли меня на пианино. Один остался на моем бедре, скользя вверх и вокруг, пока не коснулся влаги, пропитавшей мое нижнее белье; другой проник под мой топ и лифчик, чтобы погладить мою грудь.

— Пожалуйста. — Мой наполовину вздох, наполовину всхлип был бы неловким, будь я в здравом уме.

Я не могла набрать в легкие достаточно кислорода. Моя голова стала легкой, каждая частичка сознания устремилась к жару, нарастающему в моем центре.

— А я думал, что никогда не услышу, как ты умоляешь. — Шелковый шепот Кая прошел вдоль моего позвоночника и упал между ног. Оно пульсировало пустой болью, когда он сдвинул мои трусики в сторону и провел большим пальцем по моему чувствительному клитору.

Мое зрение затуманилось.

Я не видела, когда он задрал мой топ и сомкнул рот вокруг моего соска, или когда он просунул палец достаточно глубоко в меня, чтобы заставить вскрикнуть. Время потеряло всякий смысл, когда он поглотил меня, облизывая, посасывая и играя со мной с безжалостной точностью, пока я не извивалась от безумного удовольствия.

В этот момент я практически лежала на пианино, и резкий крик вырвался из моего горла, когда он надавил на самое чувствительное место внутри меня. Я билась и брыкалась, моя рука случайно задела выставленные клавиши из слоновой кости.

Диссонирующие ноты разлились в воздухе, маскируя существующую, грязную симфонию стонов, всхлипываний и влажных звуков его пальцев, погружающихся в меня и выходящих из меня.

Мое возбуждение стекало по бедрам на лакированную крышку Steinway. Я была не чем иным, как ощущением, потерявшимся в ритме, которого было одновременно и слишком много, и недостаточно.

— Вот и все, любимая. — Гравий превратил мягкие слова Кая в грубую команду. — Будь хорошей девочкой и кончи со мной.

Это было все, что для этого потребовалось.

Мой оргазм пронзил меня, как подожженный бензин. Выше, горячее, обрушивающееся на меня волна за волной, пока я не была настолько истощена, что могла делать немногим больше, чем лежать там, безвольная и измученная, пока Кай приводил меня в порядок.

Томное удовлетворение распространилось по мне, когда он вытер мои бедра чем-то мягким — возможно, носовым платком и осторожно вернул мою одежду на место.

— Что ж, это один из способов отпраздновать День Благодарения, — сонно сказала я. — Намного лучше, чем парад Macy's.