Король-Уголь
Шрифт:
Врач, однако, предупредил женщину, что муж ее никогда не сможет работать. При воспоминании об этом тень страха легла на оживленное лицо миссис Рэфферти. Как смеет врач говорить такое? Конечно, Рэфферти стар; но он ведь крепок! И врачам не понять, на что способен человек, когда ему надо кормить целую семью! Ее муж ведь не из тех, которые сдаются, если у них что заболит! Кроме старика, в семье еще лишь один работник — это Тим. Он славный мальчик, трудолюбивый, но докторам все-таки следовало бы знать, что восемнадцатилетнему шахтеру не прокормить на свой заработок большую
Хал слушал миссис Рэфферти и сочувственно ей поддакивал, тем временем внимательно наблюдая за ней, так как ее движения говорили ему больше, чем ее слова. Она следовала заветам своей религии — богобоязненные католики должны, мол, плодиться и размножаться; ненасытное чрево угольных шахт уже поглотило троих взрослых сыновей этой женщины. На руках сейчас у нее оставалось еще восемь человек детей и больной муж. «Интересно, — подумал Хал, — отдыхала ли она когда-нибудь днем хоть одну минуту за все пятьдесят четыре года своей жизни? Во всяком случае, бывая в ее доме, он никогда этого не видел. Даже сейчас, прославляя своего католического бога и браня капиталистических законодателей, она одновременно готовила ужин, быстро, бесшумно, как машина, двигаясь по комнате. Она была костлява, как старая кляча, проработавшая свой век а пустыне; кожа у нее на скулах напоминала резину, а на руках, словно струны рояля, выступали вены.
И вот перед нею встал призрак нищеты! Хал спросил, что она собирается делать дальше, и снова увидел, как ее лицо исказилось ужасом. Один только выход — это отдать детей в какой-нибудь приют, чтобы спастись от голода. Для бедняков нет ничего страшнее этого, и при одном упоминании о приюте, женщина зарыдала и принялась повторять, что — нет, не может быть, доктор ошибается, Хал увидит, муж ее через одну, самое большее — две недельки вернется на работу!
2
Хал вышел на улицу. Где-нибудь на равнине это был час заката, но здесь верхушки каньонов уже окрасились багровым светом и потянуло вечерним холодом ранней осени. Вдали на темнеющей улице Хал заметил какое-то сборище. Там кричали и туда со всех сторон сбегался народ. «Что еще за новость?» — подумал Хал и поспешно зашагал в том же направлении. Уже собралось человек сто, и их громкие голоса сливались в общий гул, похожий на шум морского прибоя.
— Говори! Говори! Довольно терпели… Ура!
— Что случилось? — спросил Хал какого-то человека из задних рядов, а тот, узнав его, закричал так, что всем стало слышно:
— Джо Смит! Вот подходящий парень! Сюда, Джо! Бери слово! Говори!
Пока Хал расспрашивал, стараясь понять, в чем дело, новая волна криков заглушила его имя:
— Довольно над нами издевались!
И чей-то голос поднялся над всем нестройным хором:
— Повтори! Еще раз скажи! Ну!
Кто-то стоял на крыльце дома, возле которого собрались эти люди. Хал с удивлением узнал Тима
— Лежит как мертвец, — с надрывом выкрикивал Тим. — Ничего не говорит, пальцем шевельнуть не может. Одиннадцать лет на них батрачил… Чуть не погиб в катастрофе. По их вине. Каждый из вас знает, что все случилось по их вине. Богом клянусь, что это так.
— А то нет! Он прав! Говори! Говори! — поддержали его со всех сторон.
— Ему сунут двадцать пять долларов, ну там еще уплатят за больницу. И дешево отделаются, потому что в больнице долго держать не станут — выпишут прежде, чем он на ноги поднимется. Помните, как было с Питом Калленом?
— Было дело! Помним!
— А проклятые адвокаты уже там… Суют им бумаги на подпись, пока они еще в себя не пришли. А я мог бы помочь, да меня туда не пускают! Господи помилуй, сколько еще можно издеваться? Что мы, рабы? Что мы, собаки — терпеть все это?
— И не будем терпеть! Хватит! — крикнул кто-то. — Сами пойдем туда и займемся этим делом!
— Пошли! — закричал другой. — К черту всех охранников!
Хал протиснулся сквозь толпу.
— Тим! Откуда вы это знаете?
— Один шахтер видел.
— Кто?
— Не могу назвать — его выгонят, если узнают. Но вы его знаете не хуже меня. Пришел и сказал. Они это делают, чтобы не платить отцу за увечье.
— Как всегда, — закричал англичанин Уочоп, стоявший рядом с Халом. — Вот почему они нас туда не пускают!
— Они это проделали с моим отцом! — вмешался новый голос. Хал узнал Энди, юношу грека.
— Завтра утром хотят пустить шахту номер два, — кричал Тим. — Кто пойдет в забой? С Алеком Стоуном, который плюет на людей и спасает мулов!
— Не пойдем в забой, пока не будет нам обеспечена безопасность! — громко заявил Уочоп. — Пусть опыливают стены, или я их всех пошлю к чертям!
— И чтобы правильно записывали вес! — раздался еще чей-то голос. — Нужен контролер у весов, тогда нам будут платить все сполна.
Снова вспомнили о Джо Смите:
— Джо Смит! Бери слово! Ты им сумеешь нос утереть?» Ты самый подходящий парень!
Хал стоял беспомощный и растерянный. Он считал, что битва уже выиграна, а тут, оказывается, начинается новая! Рабочие ожидают от него действий, взывают к нему, как к самому смелому из бунтовщиков. Ведь лишь немногие знают о внезапной перемене в его жизни.
Пока он колебался, руководство битвой успело уже перейти к другому: англичанин Уочоп вскочил на ступеньки и обратился с речью к толпе. Это был один из забитых, скрюченных шахтеров, но сейчас обстоятельства придали неожиданную силу его голосу. Хал слушал его в изумлении: кто мог бы предположить, что этот молчаливый, туповатый на вид человек годится в бойцы? Однажды Том Олсен завел с ним разговор, пытаясь его прощупать, но Уочоп ни о чем слушать не хотел, и пришлось махнуть на него рукой. А сейчас посмотрите: громко бросает в толпу слова, полные грозного вызова!