Король воров
Шрифт:
…Рассказывали, будто Килрени, предыдущему начальнику стражи Конверума, почти случайно удалось арестовать сына Аффендоса,- таким образом хитрый солдат собирался заманить короля воров в ловушку. Поняв, что вызволить любимого сына не удастся, Аффендос подкупил одного из охранников, и тот подсыпал яд в скудный завтрак арестованного. Сын умер в страшных мучениях, зато не стал приманкой для собственного отца.
…Рассказывали, будто у. Аффендоса везде есть осведомители и даже помощники – и среди городской стражи, и среди гильдий, и даже в Сенате.
…Рассказывали, что Аффендос строг, не терпит непослушания и скор на расправу с ослушниками.
Что
Вчера ночью в окно хибары, где в одиночестве обитал Кривое Рыло, влетел камень, который был обернут в кусок выделанной бараньей кожи.
«Рыжий лис, метко плюющийся стрелами, выполз из норы и поднял голову,- было написано особым шифром на внутренней стороне кожаного «письма».- От стаи отбился. Проучи лиса сегодня же. Рыжую шкуру закопай. Приблудшего лисенка приручи». И все. Но под этим странным посланием алела личная печать Аффендоса, которую ни с чем нельзя было спутать.
Кривое Рыло сразу понял, о чем идет речь. «Теневая» почта донесла ему, что один из многочисленных ночных работников, рыжий арбалетчик но имени Вайгал нашел себе подельника-чужестранца, начал вершить собственные дела и пока не собирается делиться нажитым с коллегами. Такое в их среде не прощалось – Рыло уже начал было недоумевать, почему самовольника до сих пор не проучат. Но, как оказалось, Аффендос не дремлет; в записке недвусмысленно сказано: Вайгала убить, его напарника не трогать, переманить на свою сторону. Что ж, все правильно: Вайгалу известно о воровских законах Конверума и о том, что грозит его нарушителям, поэтому тут уж не обессудь. С другой стороны, чужаку наши правила игры могут быть неизвестны, а он, судя по всему, малый не промах, так зачем же выбрасывать кошелек, в котором еще осталось несколько золотых?… «Письмо» он сжег.
Кривое Рыло не зря вырос до доверенного лица самого Аффендоса и не зря носил такую кличку.
Его и без того не блещущую красотой физиономию пересекал уродливый глубокий шрам, нанесенный, по всей видимости, чьим-то мечом. Начинался он над правым виском, спускался наискосок через правый глаз (глаз давно вытек после этого страшного рубящего удара, но продолжал постоянно сочиться зеленоватым гноем), тянулся через переносицу (нос был свернут набок тем же ударом) и заканчивался на верхней губе. Губа была рассечена до самой десны и зажила неровно: с левой стороны вздернулась аж до самого носа, обнажая гнилые зубы и придавая лицу выражение постоянной кривой ухмылки.
Все тело вора было, как узорами, украшено рубцами. Некоторые из них были оставлены ножами и клинками после многочисленных стычек, некоторыми одарили их носителя экзекуторы и пыточных дел мастера в подвалах и подземельях различных тюрем.
Начавший карьеру «тени» в пятилетнем возрасте, Кривое Рыло (тогда звавшийся Щенок) с тех пор провернул столько дел, что не хватит пальцев на руках у сотни человек, и провел столько лет в тюрьмах и на каторгах, что сам давно сбился со счета. Но ни одно, даже самое тяжелое заключение, ни одна, даже самая жестокая пытка не сломила его. Он был создан для
И сейчас Кривое Рыло мирно попивал пиво в заведении «Червивая груша», ждал прихода Вайгала и нисколько не сомневался, что, как всегда, исполнит приказание своего таинственного хозяина.
Глава XV
Руфус, выполняя приказ Кривого Рыла, томился за стойкой. Переполнявшее его внутреннее беспокойство не давало покоя рукам. Трактирщик протирал в который раз кружки, тер той же тряпицей стойку, перекладывал с места на место разменную мелочь, подтачивал ножи для разделки мяса. В.голове его ходила по кругу одна и та же фраза, больше смахивающая на заклинание: «Скорей бы все хорошо закончилось… только бы все обошлось… я обязательно выпутаюсь…»
Рыло с дружками поглощали в своем темном углу пиво, набивали брюхо дармовым мясом, вполголоса толковали про всякие дела. Другие посетители еще не появились, но вот-вот – и потянутся один за одним охотники начинать день с кружки чего-нибудь горячительного.
Удар, сотрясший незапертую дверь, заставил Руфуса выронить из рук глиняное блюдо, не упустившее такой случай и разбившееся, а «теней» – замолчать и выжидательно уставиться на вход.
Удар, еще удар, град ударов. Казалось, дверь, открывавшуюся наружу, пытаются завалить внутрь.
– Эй, Руфус,- негромко позвал трактирщика Кривое Рыло,- открой.
Руфус издал короткий хлюпающий звук, зачем-то развел руками и на полусогнутых, придерживаясь за мебель, пошаркал к двери, удары в которую не прекратились и не ослабели.
– Грязная Пятка, Помойный Рот,- произнес Рыло и показал пальцем на вход. Те, кого назвали, соскользнули со стульев, юркнули к содрогающейся двери, обогнав по дороге Руфуса, и встали по обе стороны от проема.
Приковылял трактирщик. С опаской приблизился к дверном доскам, выгибающимся под ударами внутрь, и севшим голосом прохрипел:
– Кто там?
Ожидаемого обстоятельного объяснения, кто пришел, зачем ломает дверь, когда ее можно просто открыть, – не последовало.
– В окошко глянь, бестолочь,- шепотом подсказал Помойный Рот.
Руфус отодвинул деревянную заслонку. В открывшееся смотровое окошко влетела узкая и совершенно черная рука. Трактирщик еле успел отпрянуть – и то благодаря тому, что его уже сегодня раз хватали таким образом за бороду и он теперь был готов к подобным выходкам (а раньше ведь такого никогда не случалось, что за ночь выпала, кто ответит?). Совершенно непроизвольно он воскликнул:
– Да сколько можно?!
За этот маловразумительный и вполне невинный выкрик сразу уцепился Косое Рыло, не веривший никому вокруг и находившийся всегда в состоянии подозрения. В мозгу «тени» за считанные доли мгновения созрела догадка, почти совпавшая с правдой (барыгу били через окно, недавно, наши или стражники, не сказал ничего, значит, предал).
– А ну отвечай, ослиный зад, кто у тебя сегодня был?! – заорал, привставая из-за стола, Кривое Рыло.
Крик в точности совпал по времени с распахиванием двери. И на пороге появились те, кто наконец сообразил, как открывается «Червивая груша». Увидев их, Руфус попятился, и, сделав два шажка, свалился без чувств. Не столько даже от вида новых посетителей, сколько от перенагромождения неприятностей.