Король
Шрифт:
Ее вскоре выиграли. Быстро и охотно она поползла к новому хозяину.
В круг ввели еще одну женщину.
— Подожди, Аброгастес! — воскликнул Фаррикс из племени борконов и встал.
Женщина в круге слегка пошатнулась. Кости перестали стучать по столам.
Аброгастес повернулся к Фарриксу, ибо тот был вождем, к тому же стоял на ногах.
— Надо бросить дробинки, — усмехаясь, предложил Фаррикс.
— Осторожнее, отец, — шепнул Ингельд.
Аброгастес не подал виду, что услышал предостережение Ингельда —
Гута, лежащая в грязи перед помостом, сжалась, чувствуя, что теперь ее судьба уже не зависит от вопросов вины или справедливости, от ее красоты или недостатка привлекательности как рабыни. Теперь она зависела от тонких политических вопросов, от положений и званий, состязаний воли и маневров силы.
— Конечно, — любезно отозвался Аброгастес.
Она знала, что Аброгастес презирает и ненавидит ее за участие в мятеже ортунгов, но подозревала, что он, тот, кто так тревожил и возбуждал ее, считает ее привлекательной. В самом деле, не раз, глядя в его глаза, Гута замечала острое, даже яростное желание совершить жестокое насилие над ней. Она не надеялась завоевать его любовь, на что надеется почти каждая рабыня, но мечтала через годы самоотверженного служения и преданности получить хотя бы частицу его недоступного внимания.
— Куда бросит свою дробинку Аброгастес, повелитель дризриаков? — спросил Фаррикс.
— Принеси ее в жертву, отец, — прошептал Ингельд.
— А куда бросит свою дробинку Фаррикс? — вопросом отозвался Аброгастес.
— Разве она недостойна ошейника? — удивился боркон.
— В самом деле, она недурна, — добавил его сосед.
Рука Фаррикса потянулась к кинжалу, но он удержался, сделав вид, что просто случайно передвинул ее.
— Действительно, я совсем забыл об этой безделице, — равнодушно проговорил Аброгастес и кивнул писцу.
— Бросайте дробинки! — объявил писец.
Гута встала на колени и повернулась к весам, чтобы видеть, как решится ее судьба.
— Смерть предательнице! — кричали гости.
— Пусть живет, — возражали другие.
Гости позабыли о рабынях, ждущих в круге, даже той, что стояла отдельно от них на коленях. По одному они начали подходить к подносу с дробинками, и каждый либо с криком одобрения, либо недовольства или просто со смехом бросал свою дробинку, маленький, но тяжелый шарик, на выбранную чашу весов.
Гута едва удерживалась на коленях.
— Выпрямись и подними голову, — приказал ей подоспевший надсмотрщик. — Положи скрещенные, будто связанные руки на затылок.
Гута изо всех сил старалась принять позу. Дробинки стукались о дно чаш.
Чаша смерти наполнялась быстрее.
— Смотрите на ту, что когда-то была гордой Гутой! — засмеялся один из гостей.
— Смотрите на эту рабыню!
— Она вся трясется! — добавил третий.
— Она даже не может стоять на коленях!
— Свяжите ей руки на затылке, — приказал Аброгастес. — Принесите повязку на глаза и привязь.
Все его приказы были исполнены, чтобы рабыня могла принять лучшую позу, только теперь ее руки были связаны на затылке, глаза закрывал сложенный шарф, а шею обвивала крепкая веревка, оба конца которой держали два стоящих рядом надсмотрщика. Длинные концы веревок они обмотали вокруг кулаков.
Гута стонала.
Невидимые ей дробинки продолжали сыпаться на дно чаш.
Теперь она уже не могла упасть на пол — ее держали веревки.
— Ты видишь чаши, отец, — произнес Ингельд, — откажись от нее.
— Какое мне до нее дело? — пожал плечами Аброгастес.
— Откажись от нее, — повторил Ингельд.
— Нет! — взревел Гротгар, поднялся и бросил свою дробинку на чашу жизни.
— Смотри, куда бросает свою дробинку Гротгар, — указал Аброгастес сыну.
— Он не замечает ничего, кроме красивой фигуры рабыни, — возразил Ингельд.
— Куда бросить дробинку мне? — обратился Аброгастес к писцу.
— Вы можете бросить ее туда, куда пожелаете, господин, — ответил писец.
— Куда мне бросить дробинку? — повернулся Аброгастес к своему оруженосцу с тяжелым мечом в ножнах на левом плече.
— Я буду защищать моего повелителя до самой смерти, — ответил оруженосец, — каким бы ни было его решение.
Гротгар сел на место, бросив угрюмый взгляд на Ингельда.
— Гротгар глуп, — заметил Ингельд, — он думает только о своих лошадях и ловчих соколах.
— И похоже, о рабынях, — добавил кто-то из гостей.
— Да, — фыркнул Ингельд, — и о рабынях. Дробинки продолжали падать на чаши.
Гута дрожала. Слезы струились из ее глаз, увлажняя повязку и оставляя блестящие ручейки на щеках.
Воины, купцы и посланники проходили мимо весов.
— Хорошо еще, что дело происходит на пиру, — произнес кто-то.
Гута подняла голову. Она сжалась, как будто могла видеть через плотную ткань повязки. Ее маленькие запястья беспомощно дернулись в тугих веревках.
— А теперь она опять клонится к смерти, — воскликнул кто-то.
В зале стояла тишина, глаза всех гостей были устремлены на весы.
Мимо весов проходил ряд гостей, и каждый бросал дробинку на выбранную чашу.
— Снимите с нее повязку, — приказал Аброгастес.
Повязку сняли, и Гута увидела, что стрелка весов дрожит посредине шкалы.
— Похоже, ты многим понравилась, сучка, — произнес кто-то.
— Она хорошо танцевала, — добавил другой голос.
— Думаю, из нее получится отличная рабыня, — заметил третий.
— Дробинки бросили еще не все, — спокойно произнес Фаррикс и взглянул на Ингельда.
Ингельд перевел глаза на Аброгастеса, затем подошел к весам и бросил дробинку.