Королева и ее слуги (Летописи святых земель - 1)
Шрифт:
Женщина деланно хохотнула:
– Надо же, какие остроумные у тебя приятели.
Посвященная во все тайны королевы камеристка хихикала в кулак. Даже сознание причастности к убийству не могло подавить ее природной смешливости, проявлявшейся особенно при произнесении непристойностей.
За "черной" дверью, ведущей во внешние покои (другая вела в опочивальню), послышались шаги. Хена подавила смех и встала наготове с простыней. В дверь заглянул очень маленький паж, которого по молодости в преступление не посвятили, но зато он знал (и молчал) про некоторые особенности поведения
Молчание его объяснялось тем, что он был вилланским сыном, взятым в пажи королевы за сиротство и хорошенькое личико. Ему было семь лет. Отца его в свое время повесил за строптивость дворянин-землевладелец. Мать однажды пошла в подлесок собирать заячью капусту для похлебки и столкнулась с рыцарской охотой. А поскольку охотникам в тот день не посчастливилось загнать кабана, они утолили досаду на свой лад - труп изнасилованной женщины нашли насаженным на кол с вырезанной на спине надписью "Твой последний дружок". Однажды сиротка рассказал эту историю всаднице в мужском костюме, которая попросила его вынести кусок хлеба, а он принес ей тарелку ягод. Потом спросила, где его родители, и он, перестав бояться и заметив, что она сутулится от усталости, пригласил ее в белый домик под желтой соломенной крышей, на которой синели шары молодила, и предложил к ягодам воды, а потом, видя, что она все-таки еще голодна, вытащил из погреба полгоршочка козьего молока, оставленного для старшей сестры и ее грудного младенца. Взгляд незнакомки был невеселым и мягким, ему хотелось ее утешить.
– Твоя сестра умеет читать?
– спросила она, доставая из черного ягдташа белый листок и обделанный в тростинку грифель.
– Учили.
И он уехал, сидя позади всадницы, а на столе осталась прижатая нетронутым горшочком с козьим молоком записка:
"Милая девушка, я не оставляю вам сейчас денег, потому что не хочу, чтоб вы думали, будто я купила вашего братца. Он сам со мной поехал, и верьте, я о нем позабочусь, а он - о вас, как это пристало мужчине и брату.
Беапгрикс, королева Эманда".
Теперь этот паж заглядывал в приоткрытую дверь и говорил:
– Ваше величество, там к вам магнат Окер Аргаред... Ой, он уже здесь...
– Ваше величество, я прошу прощения, - перекрыл лепет мальчика властный голос Аргареда. Он стоял за дверью, чтобы не смущать королеву.
– Ай!
– смятенно взвизгнула Беатрикс, захваченная врасплох его вторжением и совершенно неготовая к тому, что, как она догадывалась, может ей сказать магнат.
– Хена, быстренько простыню! Энвикко, да убирайся же вон!
– перешла она на сиплый шепот, и фаворит улизнул в дверь спальни. Хена кротко отступила к косяку и сложила руки на животе.
Аргаред вошел стремительно, пряча неприязненное смущение. Взору его предстала величаво плавающая в зеленоватой курящейся воде королева. Голова ее была откинута на красный кожаный валик с узорами, на лице застыла маска изумленного негодования. Простыня белесым коконом окутывала ее тонкое тело от подбородка до пят.
"И этой, здесь, я должен говорить?!" На миг в его памяти выступила темная спальня, низко спущенное в изножье пыльное брюхо балдахина с поредевшей
– Что вам угодно, господин Аргаред?
Вздрогнув, он посмотрел в ее раздраженное, румяное от тепла, небрежно обвитое лохматыми косами лицо сытой человеческой сучки. Опустился на одно колено и, глядя исподлобья, сказал своему отражению в близкой воде:
– Ваше величество, я вам принес чрезвычайно печальную новость. Король, супруг ваш, этой ночью был ранен и ныне находится в плачевном состоянии. Я бы настоятельно просил вас немедля отбыть к нему в Хаар.
По отражению угрюмого лица прошли волны, и он понял, что королева вздрогнула.
Глаза Беатрикс медленно расширились, лицо побелело. Секунду она немо открывала рот, потом низким медленным голосом спросила:
– К-как ранен?
– Кинжалом в грудь.
– Кто?..
– Неизвестно, ваше величество.
Наступила пауза. Бледная от испуга женщина и коленопреклоненный вельможа вглядывались друг в друга - он хмуро, почти презрительно, она пристально, стараясь понять, что же там произошло в действительности. Но по сумрачному взору Аргареда она ничего не могла угадать.
Лицо ее напряглось, оставаясь все таким же бледным. Снова тупо заныло в животе. Нужна была передышка.
– Отвернитесь, я пойду одеваться, - сказала она упавшим голосом, неуверенно поднимаясь из ванны. Кожаный валик с тихим плеском соскользнул и закачался на опустевшей воде.
Беатрикс взбежала по лесенке в холодную душистую спальню. Алли возлежал на полу с умильно воркующей Хеной и едва успел встать при появлении королевы...
Подскочившая Беатрикс со сдавленным нечленораздельным воплем ярости врезала ему такую пощечину, что он едва устоял на ногах.
– Сукино отродье! Вонючий недоносок! Трепло поганое!
– Она брызгала слюной ему в лицо, шипя со свистом эти ругательства. Он не успел вставить и полслова, как получил пощечину по другой щеке.
– Я с тебя шкуру сниму! Я раздавлю твою паршивую башку, и выпущу все дерьмо из твоих прокисших яиц! Я... Вот тебе!
– Третий удар был направлен в причинное место, и фаворит, вскрикнув, скорчился у ее ног. Она раза два остервенело пнула его, норовя попасть побольнее, и, избывая остатки ярости, топнула мокрой пяткой по ковру. Потом стала поспешно снимать остывающую простыню.
Резко поворачиваясь и дергаясь под руками обтирающей ее Хены, она в двух словах объяснила суть дела и не переставала браниться, пока камеристка одевала ее во что почернее и потеплее. Алли медленно поднялся, опираясь о стену. Уже одетая Беатрикс посмотрела на него потемневшим взором, источавшим злобу и страх, и хрипло сказала:
– Если что, я тебя первого продам. А так получишь пятьдесят плетей, чтоб думал в другой раз, скотина!
Выйдя во двор и увидев санки Аргареда, она решительно остановилась и приказала заложить свой собственный крытый возок, да еще снарядиться двум верховым эскорта. Аргаред с досадой смотрел, как метались верткие конюхи, выводя лошадей и распутывая упряжь. Они это делали без болтовни и ругани, не как те, у него в доме.