Королева Марго
Шрифт:
Уже на самой французской границе королева Наваррская — супруга короля Наварры! — с трудом избежала нападения гугенотских войск. Пришлось спасаться бегством. Наконец, на взмыленном коне, она въехала в форт Ле Катле, «по Божьей милости избежав всех ловушек и засад моих врагов». И вот уже Ла Фер! Только здесь она узнала последние новости с войны. Герцог Анжуйский взял Иссуар, но удержать своих людей от мародерства не сумел. Город подвергся страшным грабежам и пожарам. Они «безжалостно убивали всех, кто бы ни встретился на пути, не различая жертв». И вслед за этим, в конце сентября, был подписан эдикт в Пуатье. Очередной мир, названный «королевским». И в очередной раз эфемерный мир.
Новостей много. Генрих III,
«Мир заключен, и король возвращается в Париж. Для меня обстоятельства складываются все хуже и хуже. Каждый день мне и моим людям чинят обиды и демонстрируют неуважение. Ежедневно то Бюсси, то других самых достойных людей из моего окружения втягивают в бесконечные стычки. Все это заставляет меня с огромным нетерпением дожидаться вашего возвращения в Ла Фер, где я так надеюсь вас увидеть».
И герцог сдержал слово: с эскортом всего в пятнадцать или двадцать человек он примчался в Ла Фер. «Ничто не могло доставить мне большей радости, чем его приезд», — признавалась Маргарита. Два месяца брат и сестра наслаждались своим счастьем. Эти слова вряд ли покажутся преувеличением, если сопоставить их с теми признаниями в любви, на которые не скупились оба:
— О моя королева, как с вами хорошо! Боже мой, ваше присутствие — это рай, полный услад!
Маргариту и Франсуа связывала более чем братская дружба. Точнее всех об этом сказал Сципион Дюплекс: «Они просто и сердечно любили друг друга, и я часто слышал разговоры о том, что не в силах сносить тиранию мужа и старшего брата королева отдала все свое сердце и обратила всю свою привязанность на младшего брата, благу которого она добровольно посвятила свою жизнь».
В то же время она считала его никудышным политиком, «рожденным скорее завоевывать, чем сохранять». Эти ее слова в «Мемуарах» как бы сопровождает тихий вздох сожаления.
Глава X
ИГРЫ ПЛАЩА И ШПАГИ
Моя дочь — самая совершенная принцесса в мире.
Марго возвратилась в Париж. Король, королева-мать и королева Луиза встретили ее в Сен-Дени, где был устроен торжественный обед. Все расспрашивали ее о «почестях и внимании», оказанных ей в ходе путешествия, которое она представляла как несомненный успех… Что, увы, едва ли соответствовало истине.
Щеголи-миньоны, ни на минуту не оставлявшие своего короля, издавали восхищенные возгласы, больше похожие на кудахтанье. Как всегда, «надушены, завиты, осыпаны фиолетовой пудрой, и благоуханье от них неслось такое, что не выветривалось даже с улиц, площадей и домов, где они побывали…».
Похоже, хронист не преувеличивал!
В карете королевы Екатерины Марго въехала в Лувр, где по случаю ее возвращения был бал и поздний ужин. Церемониймейстер Генриха III барон д'Уаньон так ловко рассадил гостей за столами, строго по степени их важности, что по залу прокатился одобрительный смешок: «За столом все гуськом!». [41] Маргарита в этот вечер вся светилась. Теперь ей все позволено, думала она. И как только праздник закончился, она подошла к королю и королеве-матери. «Я стала их умолять отпустить меня к мужу и не воспринимать эту просьбу как дурной тон с моей стороны… Поскольку мир заключен, моя просьба уже не может вызывать никаких подозрений. Мне же затягивать свой отъезд из Парижа
41
В оригинале игра слов: «C’est rang'e en rang d’oignon» (Все рассажены в ряд, гуськом.)
На сей раз Генрих III и королева-мать отвечали согласием. Более того, Екатерина пообещала проводить дочь до Наварры, сколько бы времени ни заняла эта поездка, а надо сказать, что весь этот королевский поезд способен преодолевать не более десяти лье в день. Уловив момент благорасположения, Маргарита не упустила случая попросить и о «казенных расходах» на свое путешествие — ведь она рассчитывала на большой выезд собственного двора и достойный ее титула почетный эскорт. Заодно уж попросила дать ей возможность вступить во владение землями, принадлежавшими ей по брачному контракту, «подписанному за моей спиной».
И на это согласился Генрих III. Ободренная удачей, Маргарита попросила короля и королеву-мать наконец примириться с братом Анжу. И как же она была удивлена, когда услышала из уст короля ответ, что все ее просьбы «весьма благоразумны» и что он обещает «все исполнить»! Молодая королева продолжала идти напролом:
— Умоляю вас все это сделать побыстрее, в начале будущего месяца я хотела бы уехать.
«Так и было решено, однако, по обычаю двора, с исполнением спешить не стали. Мне, как и брату Франсуа, пришлось провести в ожидании еще пять или шесть месяцев».
Это были «пять или шесть месяцев» относительного покоя. Хотя, говоря по правде, Маргарита прожила их среди головоломных интриг, потрясений и провокаций, чаше всего оказываясь в эпицентре всех вихрей, поднимавшихся в Лувре. Тут весьма кстати можно привести одно очень верное суждение Филиппа Эрланжера: «Лувр, похоже, превратился в обитель преступлений, заговоров и безумств…». Соперничество между королем и его братом сопровождалось бесконечной вереницей насилия. Миньоны короля, с одной стороны, и миньоны герцога, с другой, — а среди последних и столь дорогой ему Бюсси, — по любому поводу скрещивали шпаги… и с упоением протыкали друг друга. «Для того, чтобы подраться, этим людям достаточно одного косого взгляда, одной проскочившей между ними искры», — докладывал королю барон де Фенест. При этом каждый из них называл себя «рыцарем чести».
Нетрудно догадаться, что в Бюсси Марго вновь обрела своего «несравненного любовника». Он, по ее словам, был сама невинность. Но это именно он высокомерными насмешками над миньонами короля сделал их своими смертельными врагами.
10 января в Лувре, в большом зале Кариатид, у Бюсси произошла бурная размолвка с Филибером де Грамоном, графом де Гиш, чья жена Коризанда в будущем прославится тем, что станет любовницей короля Наваррского. Выхвачены шпаги, и словесный диспут перешел в настоящий бой сомкнутыми рядами. Сопровождаемый шестью пажами в раззолоченных одеждах, Бюсси отправился к воротам Сент-Антуан во главе трех сотен хорошо вооруженных дворян. В свою очередь Грамон явился «с фаворитами и сторонниками короля» — и «завязался беспощадный бой»…
В этом бою Грамон не получил ни единой царапины, но, «оскорбленный» безмерно, в тот же день после полудня отправился на улицу Прувер и попробовал проникнуть в дом, где остановился Бюсси. Возобновившуюся дуэль прервал отряд королевской гвардии. Арестованных дуэлянтов препроводили в Лувр и заперли в отдельных комнатах. Затем по приказу Генриха III под надзором маршалов Монморанси и Коссе произошло нечто вроде примирения.
Однако противостояние двух кланов зашло так далеко, что новых кровопролитий было уже не избежать. Нескончаемые нападки друг на друга перерастали в кровавые побоища, чаще всего у Сент-Антуанских ворот.