Королева мести, или Уйти навсегда
Шрифт:
– Здравствуйте, Марина Викторовна! – начал официально, но потом сбился с тона, засмеявшись: – Не выходит уже, на "ты" проще гораздо. Как твои дела?
– А твои?
– А что мои? Все нормально.
– Да? И когда ты собираешься возвращаться? Завтра команда из отпуска выходит, надо что-то решать, – Марина отпила глоток чая и замолчала, ожидая ответа.
Младич подозрительно долго собирался с мыслями, дышал в трубку, не говоря ни слова. Эта пауза ей не понравилась.
– Я и звоню, чтобы обсудить это с тобой, – выдал он наконец.
– Что обсудить?
– Условия контракта.
– А
– Я плохо представляю себе, как ты будешь выполнять то, что задумала…
– А это не твоя забота! – заорала она, потеряв контроль. – Твое дело – тренировочный процесс и игроки, а все остальное уж какнибудь без тебя решится! Даю тебе времени два часа, потом будь добр перезвонить и сказать, что все в порядке и ты уже едешь в аэропорт!
Не став выслушивать возражений, Марина бросила трубку на стол и выхватила сигарету, сделав две глубоких затяжки, чтобы успокоиться.
"Интересно, с чего бы такие разговоры? Когда уезжал, все было нормально, а тут вдруг… Денег он получит по контракту больше, чем гдето в другом месте, это я знаю абсолютно точно, плюс квартира, машина с водителем, загранпоездки на эти чертовы сборы. – Она стряхнула пепел, потянулась и снова вернулась к размышлениям. – Какого черта лезть туда, где ничего не смыслишь? Стройка – это мое дело, и мнение главного тренера здесь неуместно и ненужно. Этим проектом вполне квалифицированные люди занимаются, лучшая строительная фирма города".
В дверь кабинета осторожно постучали.
– Да!
Хохол вошел с цветами в зубах, опустил букет ей на колени, взял ее руки в свои и сжал.
– Мариш…
– Убирайся!
– Я прошу тебя – выслушай…
– Больше ничего не желаю слушать! – отрубила Марина, высвобождая руки и скидывая цветы на пол. – Ты забываешься, и мне это надоело.
Он снова вернул букет на колени, и тут она, рассвирепев окончательно от его непробиваемого упрямства, схватила цветы и принялась хлестать ими Хохла по лицу. Он только улыбался, даже не стараясь увернуться, спрятать глаза хотя бы. Когда от хризантем остались голые прутья, а весь ковер оказался усеян желтыми и зелеными ошметками, Коваль немного успокоилась. И тогда Хохол сделал немыслимую в этой ситуации вещь – он опустился на колени перед креслом и нежно поцеловал ее… Марина опешила – по закону жанра, да и по Женькиным замашкам выходило, что не поцелуи за этим последуют, а мордобой, а тут… Глядя на Женьку широко распахнувшимися глазами, она едва не плакала, а он погладил ее по голове и тихо спросил:
– Легче стало?
Но слов никаких у нее не было. Марина опустила голову, ткнувшись лбом в его плечо – это и означало, что она все поняла и все простила.
– Горе ты мое, – обняв ее и стаскивая с кресла на пол, пробормотал Женька. – Хуже маленькой… Ну успокойся, чего ты?
Марина потрогала пальцем красные вздувшиеся полосы на его лице и тихо спросила:
– Тебе больно?
– Нет, котенок, мне не больно. Можно подумать, меня никто никогда по морде не бил! Кстати, хочешь, прикол расскажу? На меня наша горничная запала! – заржал вдруг Женька, разворачивая ее к себе лицом. – Представь?
– Чего
Он захохотал еще громче, поцеловал в нос:
– Ох, умеешь ты сказать, чтоб на всю жизнь обиженным остался!
– Что в этом обидного? Я и сама таких люблю…
– Каких?
– Таких… жестких, властных… дороги не разбирающих… – прошептала Коваль ему на ухо, тесно прижавшись грудью к его груди.
– Соскучилась?
Его руки проникли под задранный халат и стали скользить по спине вверх, лаская кожу.
– Сам знаешь…
Разумеется, он и сам все прекрасно понимал и знал, а спрашивал просто для самоудовлетворения, чтобы убедиться лишний раз в том, что она не может без него. И это было совсем недалеко от истины. Марина все сильнее привязывалась к нему, несмотря на все разногласия и споры, его присутствие вселяло в нее уверенность, что жизнь продолжается.
Иногда – правда, все реже – она плакала по ночам, вспоминая Егора. Никогда раньше не думала, что настолько сильно полюбит человека, настолько врастет в него, что его смерть будет казаться и собственной смертью тоже. Как будто кусок души вырвали с кровью… "Егор мой, Егорушка, что же я наделала с твоей жизнью… Мне нет и не будет прощения…"
Хохол словно подслушал – убрал руки, поправив халат, пригладил ее чуть взлохмаченные волосы:
– Опять?
– Что – опять?
– Не говори, если не хочешь, но и идиота из меня тоже не делай, – попросил Женька тихо.
Марина вздохнула, обняв Хохла за шею и встав на цыпочки, чтобы дотянуться до его губ, но он наклонил голову назад, и ей не удалось поцеловать его. Но сдаваться никогда в ее привычки не входило, и Марина, легко подпрыгнув, обвила ногами его талию и стала целовать плотно сжатые губы, глаза, выбритые щеки, чуть пахнущие лосьоном. И Женька сдался. Он подхватил ее под колени и понес наверх, на ходу крикнув Даше, чтобы покормила Егора сама.
– …У-уф! – шумно выдохнул Женька, без сил падая на постель и поглаживая чуть вздрагивающей рукой ее влажное тело. – С тобой просто опасно…
Марина не могла даже шевелиться, тело стало чужим каким-то, ватным. Сорвавшийся с цепи Хохол уделал ее от всей души, и сам тоже еле дышал, развалившись рядом. И все равно не мог остановиться сразу, все шарил губами по ее груди, которая уже ни на что не реагировала.
– Не надо… – прошептала Марина, облизнувшись.
– Устала?
"Заботливый, блин! Сам замучил, а теперь спрашивает".
– Может, поспишь? – Она кивнула, закрывая глаза, и Женька набросил на нее покрывало. – Отдыхай, котенок…
Сам же поднялся, закрыл жалюзи и шторы, чуть повернул ручку регулятора температуры, сделав прохладнее, и пошел вниз. Марина отключилась почти мгновенно, разметавшись по постели, и проспала почти до самого ужина. Разбудил Егорка, прокравшийся в спальню, едва только Даша отвернулась. Шмыгнув к матери под покрывало, он уткнулся мордахой в грудь и засопел носом.
– Привет… – сонно пробормотала она, погладив его по волосам, и попыталась закутаться хоть немного, чтобы не валяться перед ребенком в чем мать родила.