Королева туфель
Шрифт:
Скрипнула половица. Может быть, он возвращается в свою комнату?
— Сейчас пятый час, Женевьева!
— Господи, неужели? Тогда понятно, почему я так устала. — Она скинула белье и потянулась за ночной рубашкой. — Ложись спать, дорогой. Я совершенно разбита.
— Женевьева! — Его голос сорвался на крик. — Я приказываю тебе немедленно открыть дверь.
Затем послышался глухой удар, словно он ударил в дверь кулаком. Или головой.
— Хорошо, я иду. Только успокойся. — Она старалась говорить ровным тоном, успокаивала дрожь в руках, поворачивая
Роберт был очень бледен. Его кулаки сжимались и разжимались. И в то же время он казался каким-то потерянным. Он не мог дать волю своей ярости теперь, когда дверь открылась, и они оказались лицом к лицу.
— Где ты была?
— Ты же знаешь, я была на вечеринке с Лулу.
— Все это время?
— Потом мы пошли на другую вечеринку. Я хотела вернуться домой, но очень беспокоилась за нее. Она вечно попадает в неприятности. Понимаешь, она слишком много выпила.
Он вздохнул и взъерошил волосы.
— Хочешь войти? — Она изо всех сил старалась говорить ласково, хотя это было нелегко.
— Спасибо. Хочу. — Он шлепал по ее комнате, засунув руки глубоко в карманы халата. — Если честно, Женевьева, мне ужасно надоело твое чересчур независимое поведение.
— Это больше не повторится, я обещаю. — Она смотрела на свои ладони, уговаривая себя: «Иди к нему, обними его, смягчи его гнев», — но по-прежнему сидела на том же месте и кусала ногти.
— Я не хочу, чтобы ты шлялась по городу вместе с Лулу. Хватит.
— Да, конечно. — Это был единственный способ положить конец пытке. Подойти к нему и покончить с пустыми разговорами.
— Мне интересно, что это за жена, которая разгуливает по городу без мужа до четырех утра?
— Я так виновата, Роберт.
Теперь Роберт подошел к ней. Он толкнул ее на кровать и, взобравшись на нее, широко раздвинул ее ноги. Его губы целовали ее шею, она ощущала прикосновение жестких усов, слышала его вздохи. Неумелая возня с халатом, и его рука пробралась под ее ночную рубашку, оказалась у нее между ног. Она заплакала, беззвучно, не желая, чтобы он услышал ее плач, наваливаясь на нее всей тяжестью тела.
«Пусть это произойдет, — уговаривала она себя. — Пусть произойдет. Скоро все закончится, он уйдет, а ты сможешь заснуть».
Казалось, что она изнемогает под его весом. Затем он вошел в нее, и она уже не могла спрятаться. Он целовал ее лицо. Кровать принялась отбивать привычный такт. Тук-тук. Так всегда было у них с Робертом. Но сегодня ночью что-то изменилось. Возможно, стало еще более механическим. Ушла нежность. Вероятно, что-то изменилось в ней самой.
— Я боюсь, — прошептала самой себе Женевьева, когда Роберт, наконец, ушел к себе. — Мне очень страшно. — Она лежала на своей половине кровати, сжавшись в комок, комкая в кулаке простыню и не в силах уснуть.
В день, когда должны были делать школьные фотографии, сиятельная Женевьева Сэмюэл проснулась и обнаружила на подбородке прыщик.
— Какое это имеет
— Это невразумительный довод. — Женевьева прижгла прыщик одеколоном и поморщилась. — О, смотри, я сделала еще хуже.
— Какой довод? — Тут Ирэн понимающе улыбнулась. — Ах, я понимаю. Ведь дело в том мальчике, правда? Ты знаешь, о ком я говорю. Это сын фотографа, Александр? Если честно, Дженни, в нем нет ничего особенного.
Женевьева опустила карманное зеркальце, махнула рукой на прыщик.
— У него самые прекрасные карие глаза в мире.
— Такие глаза у всех щенков, — захохотала Ирэн. — И еще у коров.
Специальный помост был сооружен точно так же, как и в прошлом году. Деревянный стул с высокой спинкой стоял напротив черной бархатной занавески. Мистер Джилс возился с камерой, установленной на треноге, а его семнадцатилетний сын настраивал и регулировал мощные лампы.
— Мисс… Сэмюэл? Ваше сиятельство мисс Женевьева Сэмюэл? — Мистер Джилс прочитал имя девушки, даже не посмотрев в ее сторону.
— Да, это я.
Но Александр не сводил с нее глаз. Прекрасных глаз.
— Садитесь, пожалуйста, на стул, — предложил мистер Джилс.
Женевьева взобралась на помост и села, чувствуя, как пульсирует прыщик на подбородке. Возможно, если она чуть-чуть наклонит голову, Александр ничего не заметит.
Произошла заминка из-за проблем с камерой, и мистер Джилс, забыв о Женевьеве, увлеченно занялся аппаратурой. Его сын тем временем подошел поближе.
— Я запомнил вас с прошлого года, — спокойно сказал он. — Вы очень фотогеничны.
— Благодарю вас.
— Мне хотелось бы вас сфотографировать. Обычно я всегда бываю в магазине в воскресенье днем, совершенствуюсь в фотографии. Вы можете прийти.
Мистер Джилс выпрямился.
— Ну вот, все в порядке. Давайте приступим. — У мистера Джилса была бледная кожа и хохолок, который делал его похожим на графа Дракулу.
— Мисс Сэмюэл, повернитесь слегка в угол и сложите руки на коленях. Вот так, прекрасно. Поверните лицо немного вперед.
Александр, у которого тоже был хохолок, но не столь ярко выраженный, незаметно подмигнул Женевьеве. Мистер Джилс выразил недовольство:
— Александр, прекрати фамильярничать, иди сюда, займись делом, будь хорошим мальчиком.
Похоже, у всех девочек в дортуаре были новые, увлекательные романтические приключения. Миллисент Хорнби (ей было семнадцать, на год старше Женевьевы) только что получила письмо от своего молодого человека Эдварда, друга детства, и настояла на том, чтобы прочитать его вслух перед всеми девочками. Милли, не переставая, обсуждала его достоинства. София Харкер (на год моложе Женевьевы) не преставала хвастаться своей разгорающейся дружбой с одним юношей по имени Джулиан Честертон, тот учился в школе для мальчиков в соседней деревне. В выходные у них было назначено тайное свидание.