Королева в придачу
Шрифт:
Присутствовавшая при этой беседе Анна Болейн осмелилась заметить королеве, что если весть о том, что Джейн осталась с Лонгвилем, дойдет до Людовика, это вызовет скандал, и королева поступает неразумно, покрывая любовников. На что Мэри сухо заметила, что Анна Болейн слишком молода, и ничего из себя не представляет, чтобы давать советы своей госпоже. Анна испугалась. Сейчас она полностью зависела от воли её величества, и если она потеряет её благосклонность… У молодой королевы ведь такой непредсказуемый характер, а ей, Анне, всегда следует искать способ удержаться в блестящем окружении высшего общества. И, выйдя из покоев королевы, она поспешила найти глазами Гриньо. Тот, увидев взволнованный взгляд юной фрейлины, улыбнулся в усы. Ему необходимо иметь своего человека в ближайшем окружении королевы, а Анна Болейн умна, несмотря на юный возраст... Именно
А ведь вызвать кривотолки при французском дворе было легче легкого! Если политические новости иногда и обсуждались, то куда больший интерес вызывали альковные тайны и вытекающие отсюда любовные интрижки. Двор Людовика XII обожал скандалы, сплетни, взлеты и падения. В Англии на этот счет картина выглядела более достойно: там обычной темой считалась политика, а любезность и ухаживания очень модными – благо, женщин там было меньше, чем мужчин, и ни одна придворная дама и фрейлина не оказывались без кавалера. Но вот амурные похождения, выходившие за рамки благопристойности, были не в чести, ибо и король Генрих, и королева Катерина строго следили за нравственностью своего окружения. Во Франции же под прикрытием строгих правил царил тайный, и тем более изощренный разврат. К тому же герцог Франциск открыто поощрял плотские радости, а Людовик, если и осуждал подобные нравы, то ничего не предпринимал, чтобы их обуздать. Поэтому на фоне общего добронравия тайные связи были делом обычным, и вряд ли при дворе нашлась хотя бы одна невинная девушка, или один вельможа, не имеющий пару-тройку любовниц, коих навещал по очереди... если не всех сразу. И это при том, что принцесса Клодия славилась своей набожностью, Луиза скрывала свою связь с Бурбоном под прикрытием дружбы, а её дочь, элегантнейшая и популярная особа, запиралась по ночам в спальне на засов, особенно после скандальной истории с дерзким Бониве. И все же слухи росли, один пикантнее другого. А когда молодая королева начала откровенно поощрять ухаживания «своего зятя и милого племянника» мсье Ангулема – двор был почти шокирован.
Но, как бы это ни звучало парадоксально, проявить симпатию к Франциску Мэри велел сам король. Мэри была поражена его просьбой, но Людовик поспешил объясниться:
– Ангулемы – самая сильная партия при дворе, и многие делают на них ставку. Поэтому вам, Мари, следует использовать свое очарование и шарм, чтобы увлечь Франциска, переманить на нашу сторону и тем самым вбить клин меж Ангулемами, разъединить их. Мне нравится, что вы сдружились с мадам Маргаритой и злите этим Луизу Савойскую. И если вы добьетесь симпатии этого шалопая Франсуа, чтобы он находился скорее под вашим влиянием, а не матери, тогда нам легче будет услать герцогиню Луизу, эту подстрекательницу смут и раздоров. Вы понимаете меня, ангел мой? Вам следует быть одновременно любезной и осторожной. Очень осторожной, – сделал он нажим на последних словах.
Людовик понимал, какую опасную роль поручал королеве, как понимал и то, что сам дает ей шанс увлечься Франциском. Но он считал, что его супруга достаточно умна, чтобы не зайти слишком далеко, когда он сам будет следить за ней и зятем.
Итак, Мэри сразу была вовлечена в водоворот придворных интриг: молоденькая девочка, ещё плачущая по ночам о своей утерянной любви. Но её новое положение и острота событий вскоре увлекли её.
Двор выехал из Абвиля вскоре после свадебных торжеств. Благо, что погода улучшилась, словно стремясь сторицей возместить то ненастье, с какого началась дождливая, ветреная осень. Теперь же над миром сияло ясное теплое солнце, дороги быстро просохли, синева неба стала ослепительной, а леса и рощи под солнцем вспыхнули золотом и багрянцем осени.
Королевский кортеж под музыку, шутки и смех двигался в сторону столицы. Скрипели колеса возков и фургонов, покачивались укрепленные на сильных фламандских лошадях золоченые носилки, гарцевали всадники. Утренние, прохладные росы быстро сменялись мягкими теплом и прозрачной легкостью осеннего воздуха, блестящего легкими паутинками, плавно парящими в лучах солнца. Короля Людовика несли в роскошном паланкине, к которому стекались толпы народа, приветствуя своего повелителя. Мэри вскоре поняла, что Людовика французы очень любили: после тяжелого правления двух его предшественников царствование этого мудрого монарха принесло стране мир и процветание. Люди
А Мэри упивалась почестями, ей нравилось это путешествие с приятными сюрпризами, которые устраивал герцог Франциск, ей нравилась Франция с её аккуратными беленькими домиками, яблоневыми садами, подстриженными живыми изгородями вдоль дорог. И если бы не ночи с Людовиком, который по-прежнему успешно (но все-таки чаще неуспешно), пытался дать стране наследника, её положение как королевы Мэри бы очень нравилось. Но даже эти неприятные ночи уже не пугали её так, как прежде, – она смирилась и терпела, оставаясь холодной и покорной. Людовика это устраивало, он и не ждал от молодой жены, что она заведется и ответит на его ласки. Во-первых, он не обольщался насчет её чувств к себе, а во-вторых, король, который познал в молодости самых чувственных куртизанок и шлюх, а потом шестнадцать лет делил ложе с холодной и замкнутой Анной Бретонской, сделал вывод, что чувственность – это удел низших сословий или развратников, а достойные люди, тем более короли, даже в постели проявляют благонравие, и их близость должна быть направлена только на зачатие наследника. Посему, застони под ним Мэри, разметайся по постели, Людовика бы это только возмутило. А так он спокойно засыпал, утром же дарил жене очередной подарок, стремясь вызвать её улыбку, получить её благодарность.
Придворные заметили увлечение короля и довольно хихикали. Где его обычная скупость и так надоевшие всем рассуждения о скромности и благочестии? Где та сонная, вялая атмосфера, присущая времяпрепровождению короля, пока двор возглавляла эта скучная женщина Анна Бретонская, которую все за глаза называли «весталкой»? Теперь же Людовик словно поставил своей основной целью развлекать и веселить это юное, непредсказуемое существо – свою жену. И двор добродушно, но цинично посмеивался над стариком, с особым интересом наблюдая за отношениями королевы и герцога Ангулемского. Мэри ласково величала его «мсье племянник», он её «мадам королева», и глаза обоих при этом блестели весельем.
Кортеж сделал остановку в городе Бове – королю нужно было отдохнуть и отдать распоряжения по поводу торжеств в Париже. А чтобы его красавица жена не скучала, он велел Франциску развлечь её охотой.
Осень – самый сезон охот, и молодой герцог постарался, чтобы лов произошел по всем правилам и молодая королева получила истинное удовольствие, не меньшее, чем он сам, заядлый охотник. А королева... Разрумянившаяся, растрепанная, в малиновой амазонке, опушенной мехом, она выглядела столь восхитительно... что Франциск не удержался, чтобы не устроить с ней встречу наедине. То есть почти наедине – ибо, когда он ускакал вместе с королевой к лесному озеру, их сопровождали несколько гвардейцев и дам королевы. А также его друзья Монморанси и Бониве, первому из которых вменялось отвлечь гвардейцев, а второму занимать дам, дабы те не слишком следили за королевой. И когда Франциск и Мэри, прогуливаясь вдоль берега лесного озера, скрылись за ветками с ещё не опавшей листвой орешника, они фактически оказались наедине. Франциск сразу пошел в наступление.
– Какую игру вы ведете со мной, мадам?
– Игру? – Мэри изо всех сил старалась казаться удивленной.
– Вы кокетничаете со мной, вы улыбаетесь мне, вы заигрываете...
– Сударь, я и не подозревала, что вы столь превратно истолкуете мое чисто родственное внимание.
– Родственное внимание? О нет! Вы играете мной, моим сердцем... вы просто изводите меня. Маните... и в то же время избегаете.
– Разве? По-моему, я уделяю вам достаточно внимания. Если же вы имеете в виду нечто большее, то замечу, что у меня есть супруг, и мой долг – быть верной ему.
Подойдя к воде, она посмотрела на свое отражение, как в зеркало, и поправила выбившиеся из-под чепца волосы. Мэри услышала, как герцог приблизился, увидела его отражение в воде и быстро повернулась.
– А если я сейчас поцелую вас? – с легкой хрипотцой в голосе спросил Франциск. – Если обниму, приласкаю... вы и тогда будете напоминать мне, о важности долга перед старым мужем?
Его взгляд обволакивал волной тепла, но Мэри нашла в себе силы отвести его протянутые руки. Она королева, а он более чем кто-либо заинтересован в её падении.