Королева в раковине
Шрифт:
Соревнование между сионистскими молодежными клубами достигло пика. Вожатые денно и нощно рыщут по улицам, решительно и энергично отыскивая уличных детей, бросивших учебу. Им движение предоставляет убежище и теплый дом.
Бертель нравится, что «Ашомер Ацаир» отличается четкими политическими принципами, дает образование широкого профиля, идеи его оригинальны, — и все это открывает ей дорогу в среду инструкторов. Несмотря на то, что Бертель явно отличается от остальных детей, взрослые относятся к ней с уважением. Более того, она гордится дружбой с вожатой Любой, которая пользуется особым авторитетом в движении. Люба снимает жилье в рабочем районе, живет в ужасной тесноте. Питается почти одной селедкой! Но иногда она позволяет себе на время забыть об
Люба смотрит на портреты матери, взирающие со всех стен, и понимает душевное состояние Бертель. Девочка рассказывает ей, со слов Лотшин, об их покойной матери. Люба поджимает губы, когда ее спрашивают о ее родителях в советской России. Гордится она лишь тетей и ее родством с героем Йосефом Трумпельдором. Бертель не знает никого, кто бы обладал таким чувством собственного достоинства и уверенностью в себе, как Люба. Она защищает девочку от унизительных замечаний других инструкторов и проявляет к ней повышенное внимание. Часто спрашивает:
— Почему ты грустишь? Ты — большая умница, тебя все ценят, предлагают всяческие должности.
Даже терпеливо пыталась научить ее ездить на велосипеде, но, отчаявшись, бросила это занятие.
Люба отличается от всех остальных инструкторов. Они ставят во главу угла сионизм, освоение земли Обетованной, говорят о спасении евреев и репатриации в страну Израиля, но мало уделяют внимание учению Карла Маркса. В отличие от них, Люба все время делает упор на свободу, всемирную классовую борьбу и, конечно же, на советскую Россию, которая освободит мир от рабства. Люба читает воспитанникам лекции по истории классовой борьбы от самых начал человечества, о развитии от примитивного общества к промышленной революции, и ее большие голубые глаза вдохновенно сверкают. Душа ее трепещет, когда она говорит об отце коммунизма в большевистской версии Владимире Ильиче Ленине. Она вся светится, рассказывая о чуде революции Сталина: «Не было в мире такого вождя». Она славит превращение России из отстающей от всего мира бедной сельскохозяйственной страны в промышленное государство прогресса и детально описывает изменения, которые Сталин внес в общественное устройство. Она не забывает, Боже упаси, похвалить коммунистку Розу Люксембург, которая погибла героической смертью, ее убили в Германии, и тело бросили в реку.
Бертель видит эти искры вдохновения в глазах Любы и тоже хочет ощутить в душе пролетарский рай советской России, который Люба подкрепляет цитатами из Маркса и Энгельса. Садовник Зиммель дал ей «Коммунистический манифест», который она проштудировала пять раз, чтобы в душе ее звенели погребальные колокола старого мира. Но всё, что касалось диктатуры пролетариата и всемирной классовой борьбы, было чуждо ее духу. Она просто не могла видеть в отце и деде, да и во всех своих предках людей зла. И Люба ставила своей целью изменить ход ее мышления, особенно потому, что она умница, хотя из буржуазного мира. Бертель в смятении, потому что Люба ненавидит буржуазию и при этом уважает их богатый дом и чувствует себя в нем преотлично.
В субботние и воскресные дни Люба возит ее на политические собрания на велосипеде, пробиваясь через крикливое уличное многолюдье. Потоки людей текут на массовые сходки, распропагандированные газетами, радио, объявлениями и листовками. Возбуждение, крики, националистические песни под красными знаменами с черными свастиками. Выстрелы в воздух, вздымающиеся кулаки, раненые, батальоны нацистов в своих формах с эмблемами заполняют центр Берлина. И вся эта бурлящая масса нарушает законы Веймарской республики. Но в обществе Любы она не страшится этого хаоса, коричневых рубах нацистов, их антисемитских призывов и песен.
«Христианство с позором предадим огню, и самого Иисуса — еврейскую свинью! Йуда! Ицик! В Палестину!»
Бертель шагает рядом с Любой, и подстрекательские песни против евреев отзываются болью в ее голове:
Черепа евреев, сынов дьявола расколем, И тогда раскрепостится наша воля И взметнется наше знамя во веки веков, Когда кровь евреев потечет с наших клинков.По воскресеньям они с Любой ходят в центральный парк Берлина Люстгартен на политические митинги. Это место для собраний социал-демократов и коммунистов. Но в нем свирепствовует хулиганье. В разных концах парка, взобравшись на ящики, орут ораторы, вздымая кулаки, — «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!» Коммунисты потрясают ножками раскуроченных стульев.
«Сегодня Германия наша, завтра — весь мир!» — возбуждаются до истерики нацисты.
«Рот фронт! Рот фронт!» — бушует красный фронт, люди в черных рубашках и красных галстуках с эмблемой «серп и молот». Возбуждение передается Любе, и она поет вместе со всеми:
Левой, левой, левой! Пусть барабан гремит. Под вражеские силы Подложим динамит. И натиск наш неистов На буржуазный зад, Идем громить фашистов, И нет пути назад. И там, на горизонте, Встал человек с ружьем. Врагов мы урезоним, А палачей сожжем.Нацисты отвечают:
Адольф Гитлер мощной волей Укрепил сердца миллионов. Красный фронт мы в прах расколем Силой наших батальонов.«Рот фронт! Рот фронт!» — неистовствуют коммунисты. «Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!» — ревут нацисты. Своим ревом коммунисты и нацисты перекрывают крики националистов, социал-демократов и прочих групп, собирающихся в воскресенье в парке Люстгартен. Конная полиция в синих формах не задерживает знаменоносцев, размахивающих огромными красными флагами с не менее огромными черными свастиками, не трогают демонстрантов с плакатами, на которых красочно капает кровь. Под военные марши бесчинствуют нацисты в коричневой форме, гремят барабаны и трубы, возбуждая сброд, оглушая. Эти вопли, выстрелы в воздух стали ритуалом в парке, где разрешены политические выступления.
Бертель втягивается в этот водоворот вслед за Любой и тоже скандирует вместе с красными: «Рот фронт!». Она совершает нечто запрещенное — прячет в учебник по математике пропагандистский материал коммунистов. И надо же такому случиться, что именно ее учебник попадает в руки учительнице. Скандал: политическая пропаганда в стенах школы!
— Откуда у этой девочки, родившейся в буржуазном доме, коммунистические взгляды? — спрашивают вызванного в школу Гейнца.
Учителя, социал-демократы и поддерживающие дойч-националистов, торопятся выразить свое негодование, повторяя, что с таким воззрениями ей не может быть места в престижном учебном заведении. Она помалкивает, но в душе знает, что на самом деле ею владеет одна мечта: быть среди первопроходцев в стране Израиля.
«Кто я?» — вопрос национальной идентификации не дает ей покоя. В движении «Ашомер Ацаир» она находит духовное убежище, чувствуя себя в еврейской среде, но в ушах не умолкает завет отца: «еврейство — дома, вне его — ты немецкая девочка».
Она пытается преодолеть бытующее в доме отчуждение от еврейства. Праздники Израиля, отмечаемые в движении, ничего ей не говорят, исключая Судный день, святой для евреев. Иудаизм — загадка, которую она силится разгадать сама, ибо никто ей не может ответить на вопросы, не дающие покоя. Инструкторы учат, что единственным решением вопроса является «Ашомер Ацаир», ведущий к социалистической революции во всем мире: