Королева в раковине
Шрифт:
— Мы, евреи, начнем осуществление социалистического идеала только в стране Израиля. В Германии же запрещена любая политическая деятельность.
Но весьма размыто понимание места иудаизма в социалистической или коммунистической идеологии, и вообще, непонятно, кто такой — еврей. Инструкторы отвечают:
— Жить в стране Израиля — это и есть быть евреем.
И настоятельно оберегают воспитанников от участия в политических демонстрациях. Несмотря на это, многие из них не могут избежать соблазна сходок под красным знаменем. Необычная атмосфере этих собраний пробуждает душевный подъем. Бертель тоже грешит этим, хотя нет ей никакого дела до чужих революций. С Любой или без нее, в форме молодежного сионистского
Реувен не очень-то умный мальчик, но его избирают в разные комиссии, ведь он первый готов помочь любому человеку или всему коллективу. В походах он шагает всегда рядом с мечтательной Бертель, несет ее ранец из настоящей обезьяньей шкуры, берет ее за руку, чтобы ускорить шаг. Он любит без конца болтать о том, что справедливо и что несправедливо. Он из семьи восточноевропейских евреев, хранящих заповеди, учится в еврейской школе общины на улице Рикаштрассе. Его общее образование хромает. Его ответы на вопросы примитивны и раздражают Бертель. Тем не менее, она относится к нему приязненно, так как он учит иврит, и друзья его живут в рабочем квартале Вединг. Реувен очень обязателен. Помогает матери Хане в мясной лавке, примыкающей к их квартире, ибо его отец болен. И еще. Он все время спорит с коммунисткой Любой, и всегда побеждает в споре:
— Знай, что среди коммунистов есть антисемиты, — говорит он, вызывая неудовольствие подруги.
На улице, где они живут, их еврейская семья единственная. И коммунисты и нацисты кричат им «Йуда, Ицик!» Только Реувену не кричат вдогонку, ибо он блондин и не похож на еврея.
— Ты лжешь, этого быть не может, — злится Люба.
— Пошли на нашу улицу, я тебя познакомлю с коммунистами-антисемитами.
Люба не соглашается, быть может, из боязни, что это окажется правдой.
Реувен вырывает Бертель из одиночества и замкнутости и везет на раме велосипеда через весь Берлин. Они вместе смеются над пьяницами с расстегнутыми штанами, орущими благим матом. Реувен жмет на педали велосипеда и умиляется всему, что видит вокруг.
— Послали меня за двумя бутылками пива. Всю дорогу бутылки бились одна об другую и орошали берлинские улицы пивом.
Бертель устает от его скучных рассказов и думает о том, как было бы здорово уединиться с книгой. Но Реувена уважают в подразделении, и ее раскритикуют, если она оттолкнет товарища лишь потому, что он скучен и неумен.
Реувена не интересует учеба, и она зря тратит время, общаясь с ним дома, куда он приходит в гости. Но не следует забывать, что парень многое умеет. Он хочет быть рабочим, стать в Израиле кибуцником, заработать, чтобы увезти туда родителей.
— Движение берет в страну Израиля и тех, кто не может себя содержать, — говорит Реувен.
Он без конца подчеркивает, что жизнь в Израиле нелегка, но это не разрушит его мечту, связанную с той землей. Она сравнивает свою мечту с его, и всегда при этом он пожимает плечами и твердым голосом развенчивает ее привязанности, объясняя, почему она не подходит на роль первооткрывательницы.
Да, он не очень умен, но понимает в еврействе. Его отец, Авраам, глубоко религиозный еврей. В еврейской школе их учат ивриту и молитвам. Он присоединился к Бумбе и Бертель на время летних каникул. Они проводят эти дни на усадьбе деда в Пренслау. Реувен потрясён: евреи едят трефное?! В хозяйственном дворе он отводит взгляд или закрывает лицо ладонями, чтобы не видеть свиней, а затем и их мясо на кухне у поварихи и экономки Агаты. Решительным тоном он заявляет, что даже смотреть на свиней — грех. В субботу Бог наказал ничего не делать. И Реувен не плавает в речке, не пишет, не катается на велосипеде или на телеге. Но в воскресенье он едет с дедом, Бумбой и рабочими в церковь, только чтобы не остаться на усадьбе со свиньями и всей скверной.
В церкви он стоит, остолбенев. В отличие от еврейского молельного дома, переступая порог церкви, мужчины снимают головные уборы, более того, мужчины и женщины сидят на скамьях парами и вместе молятся…
Неуверенность в себе не дает покоя Бертель. По мнению Реувена, в ней есть все аморальные черты буржуазии, и потому он считает своим долгом ее перевоспитать, привить ей коллективистское сознание, отучить ее от всех ее странностей.
Не так-то просто выкорчевать из нее этот корень зла. Вот, к примеру, послали ее с другими девочками группы завязывать беседы с религиозными девушками у входа в синагогу, перед тем, как они войдут внутрь для участия в молитвах. И что же она сделала? Не она уговаривает этих хранительниц заповедей вступить в движение, а они, почти без слов, убеждают ее пойти с ними молиться. Взволнованная, покрасневшая от молитв на древнееврейском языке, она вышла из синагоги и сказала Любе, что молитвы на иврите невыносимо прекрасны.
— Это не имеет никакого отношения к нам, — пресекла Люба ее восхищение, — это религия. Мы же первооткрыватели, и мы не молимся. В Израиле мы не будем верующими.
Бертель смолчала, явно несогласная с Любой. Разделение евреев на религиозных и атеистов вызывало в ней резкое внутреннее сопротивление.
— С ней просто невозможно! — кипел Реувен от стыда за подругу. В праздник трудящихся первого мая все воспитанники собрались в клубе. Им запретили участвовать в политических демонстрациях. И тут молчальница Бертель испортила церемонию. Когда все запели «Интернационал», она скривилась в знак протеста. Она сказала, что выступает против советской России. Песню же «Возвращайтесь в Сион, чудо всех времен» пела фальшиво, но с большим воодушевлением. Бертель все время говорит ненужные вещи и ставит Реувена в неловкое положение перед коллективом.
— Идеологи всех мастей обычные люди. Они заболевают жертвенной любовью к высоким идеям, а по сути занимаются самолюбованием, — процитировала Бертель своего брата Гейнца, чем вызвала резкую отповедь. Бедольф сказал:
— Мы верны нашей идеологии.
И молчальница Бертель не смолчала, а под влиянием своего буржуазного брата сказала:
— Я вообще не люблю идеологий.
Бедольф сказал:
— Не будешь верить в нашу идеологию, не сможешь состоять в нашем движении.
Эти слова заставили ее замолчать, потому что самая большая ее мечта — быть пионером сионистского дела.
Реувена в движении уважают все, ибо он активист и настоящий товарищ, помогает всем, кто нуждается в помощи. Но с Бертель ему очень трудно ладить. Он посещает ее дом. Вместе с ним приходят ребята из движения — Позел, Дони, Саул и другие, дети-социалисты из рабочего квартала. Им непривычно в доме Френкелей. Их потрясает его богатство в дни, когда голод гуляет по Германии. Они получают удовольствие от сытных и вкусных обедов, которыми их кормит повариха Эмми. Бертель ест вместе с ними за одним столом, и ей стыдно.
Ее товарищи по движению выросли в бедных семьях, и она завидует их классовому происхождению, стыдясь накапливаемого ее семьей богатства. Она готова отказаться от легкой жизни, чтобы быть достойной стать пионером в кибуце движения «Ашомер Ацаир». Для нее кибуц «Мишмар Аэмек» (посланец которого дал ей имя — Наоми) — некое чудо из чудес. Мордехай Шенхави, привлекательный мужчина, рассказывает о ручном нелегком труде его товарищей, о радостях жизни в коммуне. Он гордится тем, что вместе с товарищами создал в кибуце в поздние двадцатые годы учебное заведение. «Идеи не остаются лишь мечтаниями», — говорит он, поблескивая крепкими белыми зубами.