Королева Виктория
Шрифт:
В сентябре, со смертью Феодоры, оборвалась последняя ниточка, связывавшая Викторию с ее детством, что усугубило ее депрессию: «Я чувствую себя такой несчастной, что хотела бы тихо удалиться в какую-нибудь скромную хижину среди холмов, чтобы отдохнуть и никого там не видеть, но пока мои силы и здоровье позволят, я буду продолжать тянуть свою лямку, но боюсь, что надолго меня не хватит». Ее отношения с Гладстоном настолько испортились, что премьер-министр в Бальморале больше не появлялся. Ей невыносимо было слушать его речи, «абсолютно лишенные мелодичности и гармонии». Она просила сэра Артура Хелпса переводить ей меморандумы Гладстона «на более вразумительный язык».
В январе, не перенеся повторной операции на мочевом пузыре, в котором обнаружили камень «размером с абрикос», умер Наполеон III. Виктория, которая послала к нему своих лучших хирургов, сразу же написала
Виктория попросила у Евгении что-нибудь на память об усопшем, и та прислала ей «походные часы» Наполеона III. Спустя несколько дней королева нанесла Евгении визит вежливости, чтобы принести ей свои соболезнования. Помолившись с Беатрисой в маленькой часовне и оставив там два траурных венка, она поднялась на второй этаж в будуар к Евгении, и та рассказала ей о последних минутах жизни низложенного императора.
Юный Луи-Наполеон учился в военной школе в Вулидже. Это был бледный, меланхоличный, довольно красивый юноша. Королева решила взять его под свою опеку. Она была искренне привязана к нему, и он платил ей тем же. У нее даже была мысль выдать за него замуж Беатрису! Когда он вместе с матерью приехал в Осборн, она усадила его за столом рядом с собой. Обед в компании с королевой для всех был тяжким испытанием. А Луи-Наполеон весело и без умолку болтал со своей венценосной соседкой. Когда его спросили, не вызывает ли у него отвращения общение с ней, он удивился: «Боже мой, конечно, нет! Почему это должно вызывать у меня отвращение? Мы очень любим друг друга». Понсонби позже скажет: «Лишь два человека на свете осмеливаются подтрунивать над королевой: Браун и сын французского императора».
В начале этого, 1873 года Виктории было почти пятьдесят четыре года, и окружающие с трудом узнавали в этой маленькой, грузной женщине в черном, чем-то похожей на гриб, очаровательную модель Винтерхальтера, чье полотно почти целиком занимало одну из стен в столовой Осборна. На нем были изображены королева и принц-консорт в окружении улыбающихся прелестных детишек в белых кружевных рубашечках. Идиллическое семейство вокруг юной, счастливой матери. Но не только внешность, ее характер тоже претерпел значительные изменения в худшую сторону. Вместо того чтобы поддерживать Беатрису и заботиться о ее образовании, она постоянно придиралась к дочери. Прикрываясь тем, что следует наказам Альберта, она превратилась в цензора своих сыновей и постоянно распекала их без всякой жалости, тогда как сама на пару со своим Брауном, которого все они ненавидели, разыгрывала постыдный спектакль, в котором исполняла роль пренебрегающей своими обязанностями государыни и скандально ведущей себя матери.
В январе через ее посольство до нее дошли слухи, что русский царь согласен выдать за Аффи свою дочь Марию. Тогда как все остальные поздравляли принца, Виктория выказывала по этому поводу лишь раздражение. «Это настоящее преступление», — написала она Вики. Россия никогда не была союзницей Англии [109] , а Романовых королева считала просто «плутами». Что до ее будущей невестки, то она наверняка получила дурное воспитание в духе этой «русской, наполовину азиатской культуры». Ей была невыносима сама мысль, что свадьба ее сына состоится в Санкт-Петербурге
109
В правление Виктории.
Раздражение ее достигло апогея, когда, спустя неделю после помолвки, она узнала, что Александр II отказывается ехать в Бальморал, чтобы представить дочь будущей свекрови. Больной царице пришла в голову совершенно неуместная мысль устроить встречу на пол пути, в Кёльне, что окончательно вывело Викторию из себя. Согласиться на трехдневное путешествие, чтобы «бегать» за какой-то русской! Эти Романовы решительно возомнили о себе бог весть что! Алиса решила выступить в роли посредника. Царица была родной теткой ее мужа Людвига. Но Виктория отчитала дочь: «Я не считаю, дорогая моя девочка, что ты вправе диктовать мне, сидящей на троне на двадцать лет дольше российского императора, мне, являющейся старейшей государыней, причем государыней правящей (в отличие от русской царицы), что мне следует делать!»
Перед свадьбой она направила сыну письмо, в котором потребовала, чтобы он прекратил свои любовные похождения. Аффи оставил его без ответа. Из-за дальности расстояния Виктория отказалась от участия в сказочной свадебной церемонии, которая состоялась год спустя в Санкт-Петер-бурге. Она ограничилась лишь короткой записью в своем дневнике: «Какой день!»
Гладстон все устроил так, что вопрос о финансовой поддержке Аффи в связи с его свадьбой прошел голосование в парламенте без всякой полемики. В благодарность королева согласилась принять у себя персидского шаха с соответствующей случаю пышностью, к которой вновь почувствовала вкус. Она с удовольствием узнала, что ее «восточный брат», сойдя с поезда на вокзале Виндзора и увидев там ее фотографию, почтительно поцеловал ее. Чтобы затмить роскошь персидских драгоценностей, она надела на себя «Кохинор», что не помешало шаху преподнести ей в дар еще два изумительных драгоценных камня. За столом ее гость с трудом управлялся с ножом и вилкой, а чай пил прямо через носик чайника, но Виктория делала вид, что ничего не замечает. Она была готова к худшему. Шах остановился в Букингемском дворце, и королева писала потом Вики, что всегда знала — эти персы будут жарить барашков прямо в покоях шаха, а потом пожирать его все вместе, раздирая мясо руками! После отъезда шаха она потребовала у Гладстона дополнительных субсидий на ремонт тех комнат дворца, что пострадали от персидских жаровен. Премьер-министр ответил отказом.
Четырьмя месяцами ранее его правительство оказалось в меньшинстве при голосовании законопроекта о реформе ирландского университета, которому он упорно хотел предоставить самостоятельность. К огромной радости Виктории ему пришлось уйти в отставку. Но Дизраэли предпочел дожидаться новых выборов, и Гладстон вернулся. Премьер-министр и министр финансов в одном лице, он был очень болен и как никогда склонен к напыщенным наставлениям, а королева не могла больше выносить вида нависающего над ней его гладко выбритого лица с дряблыми, морщинистыми щеками. С ним она не соглашалась ни в чем, кроме одного: требования феминисток они оба считали безумными и аморальными.
10 февраля 1874 года, в годовщину своей свадьбы, она сделала запись о долгожданном возвращении Дизраэли, который только что одержал победу на первых в истории выборах с тайным голосованием. И победил он благодаря проведенной Гладстоном реформе избирательной системы. Преклонив колено, чтобы по традиции приложиться к пухлой королевской ручке, унизанной перстнями, новый премьер-министр принес ей самую чудесную клятву: «Я приношу клятву верности лучшей в мире госпоже». Такого в английском королевстве еще не слыхали!
Глава 20
Мужчина, которому в течение семи лет удастся держать королеву в плену своих чар, на самом деле был старым, немощным, с морщинистым лицом и крашеными волосами. Дизраэли было семьдесят лет. А выглядел он еще старше. И чувствовал себя, словно выжатый лимон. Но по-прежнему умел обольстить Викторию. Еще будучи юным денди в канареечном жилете, он знал слова, от которых сразу же теряли голову богатые дамы зрелого возраста, испытывавшие ностальгию по изящным признаниям в любви и платоническим романам. Вот уже два года, как он овдовел. После смерти Мэри-Энн он послал королеве записку, которая, возможно, заставила чаще забиться ее сердце: «Я теперь вдовец и прозябаю в одиночестве».