Королева Виктория
Шрифт:
Однако все прошло нормально, и только один момент вызвал некоторое замешательство у присутствующих. Четырехлетний племянник жениха и будущий кайзер Германской империи Вильгельм II, который был наряжен в одежду шотландских горцев, почему-то решил несколько оживить затянувшуюся, по его мнению, брачную церемонию, выковырнул большой топаз из своего кинжала и швырнул его в хор. Этот беспокойный мальчуган уже успел отличиться в гостях, когда во время поездки в карете сорвал шляпу с головы своей тети и выкинул ее в окошко. А королеву он поразил беспримерно фамильярным обращением «голубушка». Теперь же он снова устроил свалку, пытаясь справиться со своими дядюшками — принцем Альфредом и принцем Леопольдом, — которые решили призвать мальчика к порядку и обуздать его совершенно неукротимый нрав. В ответ он изловчился и укусил обоих за
После церемонии венчания был устроен праздничный обед для всех королевских гостей, но королева на этом обеде не присутствовала и предпочла поесть без посторонних. Примерно в четыре часа дня она из окна наблюдала за тем, как королевская карета увезла молодоженов в Виндзорский дворец. Когда молодые уехали, она медленно спустилась вниз, вошла в усыпальницу мужа и долго молилась там в гордом одиночестве и в тишине «этого благословенного места».
Молодожены провели медовый месяц в Осборне, а когда вернулись в Виндзор, королева с удовлетворением отметила, что они заметно похорошели. «Аликс выглядела за обедом чрезвычайно милой и обаятельной, — записала королева в дневнике, — а Берти просто сиял от счастья».
Однако она была очень недовольна молодыми, когда они, как, впрочем, и большинство жителей страны, откровенно поддержали Данию в ее затянувшемся конфликте с Германией из-за принадлежности герцогства Шлезвиг-Гольштейн, которое в течение многих лет находилось под управлением королей Дании, но в последние годы стало объектом притязаний со стороны Германской империи. Эта проблема оказалась настолько сложной и запутанной, что премьер-министр лорд Пальмерстон вынужден был признать, что во всем мире только три человека могли разобраться в ней и предложить разумное решение: покойный принц Альберт, какой-то немецкий профессор, который, к сожалению, сошел с ума, и он сам. Правда, при этом лорд Пальмерстон откровенно сказал, что уже не помнит, в чем, собственно говоря, заключается суть конфликта. Было совершенно ясно, что королева Виктория безоговорочно поддерживала Германию, не без оснований полагая, что большинство населения является немецким по происхождению и, стало быть, Германия имеет все права претендовать на эту территорию. Точно так же, по ее словам, поступил бы и принц Альберт. Для доказательства своего мнения королева провозгласила, что «германский элемент» в населении герцогства должен получить наибольшую поддержку со стороны Англии, поскольку это фактически вторая родина покойного принца-консорта и самой королевы. Кстати сказать, королева очень огорчалась, что принц Уэльский предпочитал не пользоваться немецким языком и вообще избегал всего, что напоминало о его далеких германских корнях. На то, что принц Уэльский всегда писал письма принцессе Александре «исключительно по-английски», она жаловалась даже старшей дочери. «Я надеюсь, — писала она кронпринцессе после того, как принц Уэльский посетил ее в Берлине, — что ты сможешь как можно больше германизировать Берти».
А принцесса Александра, естественно, симпатизировала Дании и часто высказывала свое возмущение военным вторжением немецких войск на ее родину. Словом, она строго придерживалась антигерманских настроений и не считала нужным скрывать это. А муж поддерживал ее и даже не пытался уступать матери. «Эта ужасная и бессмысленная война, — писал принц Уэльский вдове своего бывшего воспитателя миссис Брюс, — навсегда останется самым темным пятном в истории Пруссии. И я считаю большой ошибкой нашего правительства, что оно до сих пор не вмешалось в этот конфликт».
«Эта ужасная война в Дании, — писал принц Уэльский лорду Спенсеру, — причиняет нам с принцессой массу неприятностей, а поведение Пруссии и Австрии просто возмутительно». Следует сказать, что подобные ремарки были адресованы отнюдь не только его друзьям. Посол Пруссии в Англии, несговорчивый и упрямый граф Бернсторфф, Неоднократно жаловался на поведение принца Уэльского и даже направлял официальные ноты протеста, в которых намекал на антигерманские настроения его супруги. А принцесса Александра демонстративно перестала разговаривать с графом Бернсторффом после того, как тот столь же демонстративно отказался поднять бокал за здоровье короля Дании.
Принц Уэльский и принцесса Александра твердо решили давать отпор всем, кто пытался заставить их замолчать. Даже королева ничего не смогла поделать, чтобы удержать их от соответствующих политических высказываний. А принц Уэльский не только откровенно высказывал свои мысли, но и щедро делился ими с представителями парламентской оппозиции.
Он даже предложил стать посредником между Лондоном и Копенгагеном в деле урегулирования вооруженного конфликта, однако после переговоров с королевой кабинет министров отнесся к такому предложению с «крайней осторожностью». «Боже мой, — жаловалась королева своей старшей дочери в Германию, — если бы только жена Берти была немкой, а не датчанкой! Как это ужасно, когда родной сын стоит на противоположных позициях и тем самым преумножает мои страдания».
В конце концов королева оказалась во враждебном окружении. Старший сын и наследник престола откровенно поддерживал ее противников, его жена уже ждала ребенка, и он родился преждевременно, как поговаривали, во многом из-за ее переживаний по поводу военных действий на родине. Старшая дочь и германская кронпринцесса писала королеве сердитые письма, обвиняя правительство в плохом отношении к Пруссии. А ее муж в это время сражался в прусской армии и с гордостью носил прусскую военную форму, чем вызывал презрительные и колкие насмешки со стороны принца Уэльского. Тот все никак не мог понять, за какие такие подвиги он получил все свои многочисленные награды. И наконец, лорд Пальмерстон и лорд Рассел — «два ужасно старых человека» — откровенно симпатизировали Дании и ни в грош не ставили мнение королевы. Разочаровавшись во всех этих людях, королева приказала всем придворным даже не упоминать Шлезвиг-Гольштейн не только в Виндзорском дворце, но и где бы то ни было еще.
40. ЗАТВОРНИЦА
«Мы все должны очень осторожно заставить ее вернуться к своим старым привычкам».
Несмотря на всю свою активность в области внешней политики и управления работой правительства, большую часть времени королева проводила в изоляции от остального мира и по-прежнему придерживалась траурных обычаев. За несколько месяцев до смерти принца Альберта известный поэт А. Дж. Манби видел королеву в карете, когда та направлялась в палату общин. Тогда она была «в нарядной одежде, с бриллиантовой короной на голове и в прекрасном расположении духа. Она была Молодой и жизнерадостной. Огромные толпы людей встречали ее на улицах и площадях и приветствовали так радостно, как не приветствовали никого из прежних монархов. Один рабочий человек, стоявший неподалеку от меня, был так преисполнен энтузиазма, что громко выкрикнул: «Да здравствует английская корона!» — и почтительно снял перед ней шляпу».
Прошло несколько месяцев после смерти принца-консорта, и ни придворным, ни кабинету министров так и не удалось убедить королеву хотя бы раз показаться на публике. А министры стали упрекать личного секретаря королевы Чарльза Грея, который был наиболее близок к ней в эти трудные для нее дни, в том, что он ничего не предпринимает для возвращения королевы к нормальной жизни. Королева действительно была очень привязана к своему секретарю, признавала, что он является ее главной опорой в жизни, и даже написала ему однажды, что если его нет поблизости, то она испытывает дополнительные страдания. При этом она пояснила, что сейчас «немного успокоилась (январь 1863 г.), стала более уравновешенной, но незабываемое горе, постоянные воспоминания о дорогом муже и природная склонность к чрезмерно нервным реакциям (от чего так часто страдал и покойный принц Альберт) — все это не дает ей возможности вернуться в прежнее состояние и воспринимать происходящее с надлежащим спокойствием».
Чарльз Грей делал все возможное, чтобы уговорить королеву отказаться от затворнической жизни и вернуться к прежним привычкам. Вторая дочь королевы, принцесса Алиса, неоднократно напоминала ему, что на самом деле здоровье королевы не такое уж и слабое, как та пытается представить. Да он и сам это прекрасно понимал, так как неоднократно видел ее во время традиционных балов в летней резиденции Балморал. «Принцесса Алиса часто говорит, что королева чувствует себя превосходно и даже ощущает некоторую неловкость, как будто в этом есть что-то постыдное. Она так нежна и трогательна в своих манерах, что просто невозможно убедить ее сделать нечто такое, что бы ей не понравилось. Однако после следующей годовщины со дня смерти принца мы все должны очень осторожно заставить ее вернуться к старым привычкам».