Королевская кровь. Книга третья
Шрифт:
— Это очень неожиданно, дочка, — растерянно произнесла мама и посмотрела на отца — в поисках поддержки.
— Да ладно, Тамара, зато какой генофонд! — попытался приободрить ее отец. — Ты же знаешь, дети от разных рас очень красивые получаются. И умные…
Мама поправила салфетки в салфетнице, скатерть подтянула так, чтобы плетеный кружочек встал точно посередине стола. Прислушалась к жужжанию холодильника. За окном шумели машины — люди спешили на работу.
— Доча, — сказала она, — а ты точно не придумываешь?
— Мама! — возмутилась Света. — Честное слово, все так и есть!
Мама вздохнула.
— Тебя могут арестовать
— Писать точно умеет! — жизнерадостно вставил папа. — Криво, правда. Надо, кстати, стекло поменять. И чем он его так изрезал? Прекрасный аналог стеклорезу был бы! Интересно, он как добрался до окна? В воздухе парил?
— Ваня, прекрати, — сурово сказала мама. — Доченька, ты не сердись. Какой бы ни был, препятствовать не будем. Меня беспокоит то, что ты в тюрьме можешь оказаться. Может, нам в деревню уехать? Там воздух свежий, ребенку польза, и нам спокойнее будет — ты все время рядом.
— Да все равно могут выдернуть откуда угодно, — покачала головой Света, — и если Чет прилетит снова, как он узнает, где я?
— А мы ему бумажку на окно изнутри приклеим, — весело предложил старый изобретатель, — с картой и адресом. Писать умеет? Значит, прочесть тоже должен.
— А с работой как же? — грустно спросила Светлана, поглаживая пух — щекотно и приятно ладони. — Я месяца не отработала, у меня часы, детей жалко. Да и зарплата вот-вот должна быть. Нет, не надо в деревню.
— А давайте мы поменяем окна так, чтобы они и внутрь, и наружу открывались, — продолжал фонтанировать идеями бывший инженер. — Тогда сможет зайти в гости…
— К Свете в спальню, — с той же интонацией подхватила мама.
— А мы на кухню так сделаем! — не растерялся папа. — И прилично, и перекусить сможет с дороги, и познакомиться сможем.
Света представила себе, как с утра на кухне обнаруживается голый Четери, перекусывающий колбасой, и засмеялась. И мама, похмурившись для приличия, присоединилась к ней.
Сменщик агента, дежурившего ночью успел отобедать, когда внимание его привлекло какое-то движение в квартире отслеживаемого объекта. Приманка сегодня не пошла на работу, хотя встала вовремя, ходила туда-сюда по квартире, потом снова улеглась спать. А отец ее ковырял оконную раму. Похоже, стекло треснуло. Из-за чего, интересно?
Больше из отсутствия других дел, чем из интереса, агент взял бинокль, подкрутил резкость и начал следить за пожилым мужчиной. Хоть какое-то развлечение.
Странные трещины привлекли его внимание, и он приблизил видимость. И выругался сквозь зубы. Прошляпил-таки напарничек эту ночь. Не зря он, проработавший на наружке больше десяти лет, не хотел брать его в команду. Но с приказом не поспоришь.
Следующий час он прокручивал записи с камер. Отметил появившиеся вмятины на облицовке дома — выглянул в окно — точно, были. Посмотрел в записи на мигающие машины, на отлетающую облицовку, и потом несколько раз с глубоким чувством удовлетворения (и приятным предчувствием возможной премии) проглядел на замедленной прокрутке, как штрих за штрихом появляется на стекле слово и как мелькает в щели кухонного окна что-то белое, очень похожее на перо.
— Господин подполковник, может, уже брать девчонку?
— Не торопись, майор, — Тандаджи знал агента давно и был с ним чуть более ласков, чем с молодняком. — Продолжай наблюдение. Через несколько дней решим.
Майло Тандаджи положил трубку и задумчиво уставился на вяло шевелящих плавниками рыбок в аквариуме. Байдек пересказал ему разговор между Ее Величеством и драконом. В отличие от молодой королевы, начальнику разведуправления по долгу службы приходилось не верить никому на слово. И он вычленил из разговора две важные вещи. Первая — принцессу обещали вернуть через две недели. Но неизвестно, что с ней это время собирались делать. Он не склонен был предполагать добрую волю у похитителей, особенно если учесть насущную необходимость согласия первой Рудлог на замужество. Значит, будут заставлять. И отсюда вытекал второй вывод. Дракон пообещал, что если принцесса напишет ответ, он его доставит. Не написать она не могла. Значит, надо в ближайшие дни ждать обратной почты. И уж если ее не будет — тогда подозрения о насильственном удержании подтвердятся. Тогда придется дергать за единственную ниточку, что у них останется — арестовывать Никольскую, окружать Управление боевыми магами, ждать ее пернатого ухажера и торговаться.
Его смущало только одно — зачем вообще был организован этот обмен письмами? Хотя ответ прост. Письмо от похищенной явилось гарантией неприкосновенности для красноволосого жениха и его невесты. Ведь не будь его — высока вероятность того, что королева бы согласилась наплевать на политические последствия и дала бы добро на задержания на свадьбе. Ради жизни сестры. Как бы доверчива она ни была, а семейные дела для Рудлогов всегда в приоритете.
Королева Василина в этот момент беседовала с Святославом Федоровичем. Кто, как не он, знавший их мать куда ближе, чем дочери, мог дать совет или рассеять ее сомнения? А сомнения были. Мариан в ответ на ее слова коротко сказал, что что сделано, то сделано, и что ему лично дракон показался честным и без хитрецы. Но муж был военным, а не политиком.
Поэтому и пришла она к отцу после обеда в студию, полюбовалась на наброски, на картины, на черновики проектов зданий, подождала, пока он дочертит какую-то сложную схему. Терпения в ней всегда было много. И, когда он закончил, пересказала ему разговор с Энтери.
— Что тебя тревожит? — спросил бывший принц-консорт, усаживаясь на высокую табуретку. На стене студии за его спиной висел его автопортрет с допереворотных времен. Яркий и улыбающийся мужчина с шикарными усами, молодой, с некоторой даже мечтательностью во взгляде. И совершенно не похожий на него худой однорукий Святослав с начавшими седеть висками и усталым взглядом. Разве что рост остался примерно тот же, средний.
Василина вздохнула.
— Я все время сравниваю себя с Ани, пап, — призналась она тяжело. — Думаю: как она бы поступила? Как здесь бы решила? Со вчерашнего дня обдумываю этот разговор. Она ведь ничто не принимает на веру, и мне постоянно говорила, что я слишком эмоциональна и что в политике это вредно. Она бы точно не приняла на себя долг, не имея всей информации. А я…, - она снова тяжко вздохнула, — расчувствовалась. Взглянула на него — и сразу решила, что он хороший человек и что верить ему можно. А если нельзя? Если ей там сейчас плохо? А в письме написала, потому что заставили?