Королевские камни
Шрифт:
Это было логично.
Это было до того логично, что Нат растерялся.
— Если хочешь знать, то я дуэлями себе на жизнь зарабатывал… конечно, Высших не трогал, а вот остальные, — Гарм осклабился, верно, вспоминая те самые времена. — В этом мире, мой мальчик, полно дураков. И находились такие, которые желали показать полукровке, где его место…
— И были сильнее?
— Физическая сила — это далеко не все… многое, но не все. Не скажу, что всегда побеждал, но большей частью — это да… и у тебя
Гарм оглянулся на дом, одернул короткую куртку, в которой не иначе как чудом новая дыра образовалась, и сказал:
— Отдохни сегодня — завтра…
— Нет.
Отдыхать нельзя.
Если отдыхать, то боль пройдет, усталость тоже. И мысли появятся… нехорошие мысли.
Опасные.
— Ясно, — Гарм сунул в дыру палец. — Поговорим?
Будто у Ната есть выбор. Он уже успел изучить своего наставника, пожалуй, не так хорошо, как его сапоги, но в достаточной мере, чтобы понять, что если уж Гарм решил поговорить, то о чем бы ни был этот разговор, избежать его не выйдет.
— Пирожок ешь. Лиза старалась… эх, хорошая женщина, толстая… теплая… и едой пахнет… у нас в доме едой редко пахло, так для меня теперь кухонные запахи — самые лучшие…
Гарм вздохнул.
— Женюсь я.
— Поздравляю, — буркнул Нат, уже догадываясь, куда свернет эта беседа. — От меня что нужно?
— Вот ты… охламон… чего нужно… никакого понимания. Я ж, может, готовился, слова правильные искал, — в темных глазах Гарма плясали искорки. — А нужно мне, и не только мне, чтоб ты перестал от жены бегать, как щенок нашкодивший.
— Я не бегаю!
— Бегаешь… думаешь, я не вижу? Или не только я? Ты ее сторонишься и с каждым днем все больше. Нет, конечно, твое рвение в учебе меня радует несказанно, только одной дракой жив не будешь, — Гарм сунул в пасть сухарик. — Так в чем проблема?
— Ни в чем.
— То есть, я могу отменить занятия, дать тебе недельку — другую отдыха…
— Нет!
Две недели… за две недели он с ума сойдет… или сделает что-то, о чем будет бесконечно жалеть, только жалость его ничего не изменит.
— Ясно. Нат… ты вообще знаешь, что с женщиной делать-то надо?
— Знаю.
— В теории или…
— И практика была, — Нат потер щеки, не то, чтобы ему было стыдно. Все ходили, что к ярким фургончикам, от которых назойливо, резко пахло духами, и запах их перебивал прочие, даже пота и навоза, что в дома с красными фонарями, если в городах случалось домам быть.
Нет, не стыдно.
Разве что самую малость, потому как ходить — это одно, а рассказывать про эти вот походы — совсем другое… к счастью, Гарм подробностями интересоваться не стал.
— Уже радует, — он протянул сухарик и Нату. Пришлось взять. Кажется, в бессчетных карманах Гармовой куртки были немалые запасы съестного. — Тогда в чем проблема? Или… ты себя не совсем контролируешь?
— Нет!
— То есть, контролируешь?
— Да.
Живое железо побежало по щекам, и Нат поспешил стереть серебристые дорожки его, стыдясь этакого проявления эмоций. Он себя контролирует!
И здесь.
И там… и вообще…
— Нат, а ты понимаешь, что девочка на тебя обижается?
— Нира?
Гарм кивнул.
Конечно, кто еще… и наверное, он прав. Обижается. Она почти не говорит уже, и запах ее сделался горьким, полынным. Ее кудряшки поблекли, а веснушек стало меньше, Нат точно знает, он считал.
— Если она тебе не нравится…
Как Нира может не нравится?
Она теплая, как кусок янтаря, который Нат на берегу нашел и оставил себе талисманом. Раньше он собирал камни, всякие, красивые, и думал, что построит из них замок. Но потом их выбросили, посчитали неважными… а у камней были имена.
И янтарь Нат назвал бы Нирой…
— Ты за нее отвечаешь. Ты забрал ее из дому. Из семьи. И оставил. Это нехорошо, малыш.
— Я не малыш!
— Ну да, — кажется, на сей счет у Гарма было собственное мнение. — Ты взрослый, я забыл.
— Смеешься?
— Смех — не самое страшное, что может с тобой произойти… но нет, не смеюсь. Понять хочу, в чем беда. Она тебя любит… ты ее, вроде как тоже. А получается ерунда.
Нат сунул руки в подмышки.
Замерз.
И уйти бы, что от разговора, что от дома… в лесу отсидеться, только Гарм прав. Нат не имеет права сбегать. А от разговора этого, быть может, польза какая будет, потому как сам Нат не представляет, как со всем справится.
— Я… не хочу сделать ей больно, — признался он и пальцами пошевелил. — Она маленькая. И хрупкая. И верит мне. А если сделаю больно, то… и меня тянет к ней. До того тянет, что самому страшно становится. Вдруг я не сумею сдержаться? И это вот…
Нат мазнул по щеке, стирая проклятое железо.
— Она думает, что я человек. А я не человек! И поймет… ненавидеть станет… еще если плохо… ей уже плохо. Я чую. У нее запах другой стал. И как мне быть?
— Успокоиться.
— Пытаюсь.
— Не так пытаешься, — Гарм сунул руки в карманы, в которых, надо полагать, съестного не осталось. — Ты от нее бегаешь, так?
Нат кивнул: отрицать очевидное было бесполезно.
— И зря. Так ты себя только дразнишь. Чем дальше от нее отходишь, тем сильней к ней тянет. И ты от этого злишься. Она тоже… и понятно. Я бы тебе давно по голове твоей дурной чем-нибудь стукнул, но девочка у нас воспитанная…
Издевается?
Вроде бы серьезен, но не отпускает ощущение, что все равно издевается.