Королевский дуб
Шрифт:
— Просто шутка, дорогая. И довольно безвкусная. Остынь, Картер. Простите меня оба. Вы выглядите хорошенькой, как картинка, Энди. Вы просто глоток свежего воздуха, в котором нуждается этот отсталый маленький „бург". Я думала, что если увижу еще одно платье от де ла Рента двадцатилетней давности, то завою. Пошли, выпьем немного эгнога, и позвольте мне вас показать гостям.
Она взяла меня за руку и повела через толпу к чаше с напитком. У меня не было выбора: или последовать за Пэт, или грубо вырваться. Я чувствовала себя похожей на платформу на параде в День Благодарения, которую тянула чистокровная лошадь.
Вокруг чаши для пунша стояло несколько смеющихся людей. Они повернулись, чтобы поприветствовать нас, и я увидела Клэя и Дейзи Дэбни, а также Чипа
Дама взяла обе мои руки в свои холодные маленькие птичьи лапки и произнесла:
— Я так давно хотела познакомиться с вами! Я люблю людей из Атланты. Атланта — мое самое любимое место на свете. Я езжу туда за покупками. В Бакхед. Я слышала, что вы жили именно там. Как вы смогли перенести переезд оттуда в Пэмбертон?! Это не значит, что я хочу сказать, будто Пэмбертон не мил и не чудесен, но Атланта… Позвольте вас спросить, знакомы ли вы с мистером Кевином из салона „Модная прическа Кевина" на Пичтри-роуд в Бакхеде? Мне думается, мистер Кевин чудесен; вы знаете, он приезжает сюда дважды в месяц в выходные, занимает апартаменты в гостинице „Холидей" и делает нам всем прически. Он говорит, что мы ему нравимся гораздо больше, чем женщины Атланты. У нас, утверждает он, есть врожденное чувство стиля, и мы знаем себе цену… Он говорит: Пэмбертон — одно из мест, где еще сохранилась настоящая голубая кровь.
— Боюсь, я очень отстала в вопросе причесок, — сказала я, улыбаясь и чувствуя подлинное расположение к Люси. Крис всегда говорил, что у меня слабость к простофилям. Но ее болтовня была свежей и бесхитростной, и не нужно было обладать слишком острым слухом, чтобы обнаружить под всеми этими разговорами одиночество. Кто мог бы в городе, полном Тиш Колтер, Гвен Каррингтон, Пэт Дэбни, оценить Люси Хью Дэбни?
— Вы разрешите мне записать вас на следующий прием мистера Кевина? — спросила Люси. — Вам он очень понравится, и ему также понравится приложить руку к вашим — таким — волосам…
— Господи, Люси, угомонись, — сварливо произнес Чип. Дама уставилась на него, а затем хлопнула себя рукой по губам:
— О нет, о, я просто хотела сказать, что это такие густые, блестящие, кудрявые волосы, что мистер Кевин мог бы сделать с ними чудеса… — Ее голос постепенно затих, она понимала, что не совсем исправила свою оплошность.
— Моя жена родилась не только с серебряной ложкой во рту, но, кажется, с целым столовым сервизом в гортани, [72] — сказал Чип, разрумянившись от собственной шутки, но я могла прочесть в его громком голосе борьбу недовольства и гордости за происхождение жены.
72
Родиться с серебряной ложкой во рту — происходить из богатой семьи.
— Устами младенцев… — протянула Пэт Дэбни с заметным удовольствием.
Пылающее лицо Люси было зеркалом моего собственного. Я сжала ее руки:
— Я буду очень рада, если вы меня запишите. Мне давно пора привести себя в соответствие со временем.
Солнце вновь появилось на лице бедной женщины.
Сзади из-за группы людей буйный тенор пропел: „Не трогайте ни одного волоска ради меня… не надо, если вы ко мне неравнодушны".
И Том Дэбни в вечернем костюме вышел, вальсируя, из толпы и, подхватив меня в объятия, закружил в вихре прекрасного танца вдоль всего натертого пола гостиной
— Вы выглядите просто великолепно, — сказала я. И это было на самом деле так. Смокинг сидел на Томе безупречно, а смуглое лицо, блестящая грива волос и голубые глаза, сияющие, как угольки, служили смущающим контрастом официальным белому и черному цветам.
Я чувствовала себя смущенной и глупой. Том был сейчас кем-то, с кем я никогда не встречалась, тем, кто чувствует себя как дома в гостиных и в Нью-Хейвене, и в Пэмбертоне, и в любом другом месте, где бы он ни появился.
Том усмехнулся, наклонился над моей рукой и поцеловал ее. Голубые глаза были все время устремлены на меня. Взгляд скользил с моих волос на лицо, грудь, ноги и обратно. Затем он кивнул, как будто с чем-то соглашаясь.
— И вы тоже, мисс Диана. Вы действительно Диана сегодня. Вы не можете себе представить, как чудесно, по-моему, вы выглядите. Не смейте позволять мистеру Кевину добраться до вас. Или моей экс-жене. Хотя, я полагаю, глупо надеяться, что она уже не сделала этого.
— Она спросила, когда будет жертвоприношение, — ответила я сухо. Том поднял голову и захохотал так громко, что головы гостей опять повернулись в нашу сторону. Я обнаружила, что смеюсь вместе с ним. Выпад Пэт внезапно показался мне таким же смешным, как и Тому. Вечер мгновенно стал светлым, сверкающим, душистым, молодым, веселым и полным блестящих обещаний, какие Рождество сулило мне когда-то, когда я была совсем маленькой.
— Какая она глупая женщина, — радостно заметил Том. — И как мало она знает, и как много воображает, что знает. Идите сюда, под омелу, [73] Диана Андропулис Колхаун, потому что я собираюсь поцеловать вас, а затем намерен вливать в вас эгног до тех пор, пока ваши глаза не вылезут из орбит. А потом, будь я проклят, сделаю все, что смогу, только чтобы украсть вас из-под носа Картера, увезти на болото и заняться с вами любовью.
И прежде чем я смогла набрать воздуху, чтобы запротестовать, он снова провальсировал со мной через всю комнату туда, где под аркой на красной ленте висел „поцелуйный шар", и там перед всем взрослым населением Старого Пэмбертона он запрокинул мою голову и поцеловал так, что я чуть не задохнулась и не упала, и только его руна не дала мне плюхнуться на задницу.
73
Вечнозеленый кустарник, ветвями которого украшают дом на Рождество. Обычай позволяет поцеловать девушку, стоящую под омелой.
Это был сильный и долгий поцелуй, но я помню, что подумала: как мягок и ласков его рот. Почти любой другой мужчина, целуя женщину, демонстрируя страсть на вечеринке, вдавит свой рот в ее и будет ощупывать его языком. Когда же Том поднял голову и наконец-то помог мне выпрямиться, я не могла четно увидеть его лицо и слышала только одобрительные крики, аплодисменты и свист гостей. Я повернула лицо на шум и увидела Картера, стоящего неподвижно невдалеке, и Пэт Дэбни рядом с ним. Я видела только их лица. Лицо Пэт было белым под макияжем, а на щеках вспыхнули лихорадочные пятна. Глаза сузились и сверкали, подобно ее желтым бриллиантам. Улыбка была бешеной. Лицо Картера стало почти пурпурным, каким-то более полным, будто надутым гелием. Он тоже улыбался, но в глазах был лед. Оба они, я могла это ясно видеть, были взбешены, и ответный гнев запылал в моих венах и на щеках. Их гнев говорил о чувстве собственности на Тома Дэбни и на меня. Как они смели?!