Королевский гамбит
Шрифт:
— Ну конечно. Как же я об этом сразу не догадался! Из этого следует, что Клавдий сам сочиняет знамения.
— К подобным средствам всегда прибегали политики в борьбе за власть, — задумчиво произнес Милон. — Достаточно всего лишь распространить фальшивые слухи об ужасных знамениях, касающихся твоего соперника. Никто не станет разбираться, правда это или нет.
Я в некотором недоумении пожал плечами.
— Значит, это еще один род лжи, порочащей их деятельность, и без того отягощенную ею.
— Странно, — продолжал размышлять Милон, — что даже после восстания Сертория они не собираются порывать с пиратами. Морские разбойники обожают щекотать нервы и хлестать римлян по щекам. Помню, в прошлом году, когда они проходили мимо наших берегов, их паруса было видно с причалов. Причем плыли они так беззаботно, точно им нечего было опасаться. А наш доблестный флот стоял в порту, ничего не предпринимая.
— Какой позор! — возмутился я. — Я бы не удивился, если бы узнал, что кое-кто дает взятки, чтобы наш флот бездействовал, позволяя пиратам свободно орудовать в окрестностях Рима.
Зачерпнув горсть орехов, Милон отправил их в рот, после чего запил вином.
— Сомневаюсь. Дело в том, что эти пираты не слишком трепещут перед римским флотом даже в его полном составе. Поэтому не вижу никакого смысла платить за то, чтобы от него отделаться.
— Ты прав. А не собираются ли они нанять пиратов, чтобы использовать в качестве дополнительного флота? Такие случаи неоднократно имели место в прежние войны.
В глубине моего сознания — там, где обычно гнездились мои худшие подозрения, — уже начала обретать очертания новая мысль.
— Нет, — пробормотал я, — даже они до этого не опустятся.
Глаза Милона загорелись неподдельным любопытством.
— Ты, кажется, уже убедился, что существует не так уж много вещей, до которых они не дерзнут опуститься. Тогда что же тебя в их поведении удивляет? Вернее сказать, почему ты что-то в их поведении считаешь невероятным?
— Нет, я даже говорить об этом не хочу. Оставим эту тему до тех пор, пока у меня не будет доказательств.
— Как скажешь. Может, пойдем присмотрим комнату для ночлега?
— Да, пожалуй, пора идти.
Только поднявшись на ноги, я ощутил всю глубину своей усталости. Наконец-то подошел к завершению невероятно долгий и исполненный множества событий день, начавшийся с тяжкого пробуждения в наркотическом дурмане в любовном гнездышке Клавдии. В этот день произошло убийство Павла, я получил практический урок удушения у Асклепиода, потом столкнулся на улице с Клавдием и его головорезами, после этого приплыл по реке в Остию и, совершив небольшую прогулку по городу, закончил знакомство с ним в подземной таверне. Самое время было подумать об отдыхе. Выбравшись на свежий воздух, мы с Милоном отыскали жреца, который показал нам комнату, и я, даже не став ее разглядывать, просто рухнул без сил в кровать и тотчас забылся сном.
ГЛАВА 8
Пробудившись наутро, я чувствовал себя несравненно лучше. Сквозь застекленную дверь сочились первые солнечные лучи — предвестники рассвета. За нею явственно вырисовывались очертания мужчины, стоявшего, облокотившись на балюстраду. Вскочив с койки, я отыскал таз с водой и щедро из него плеснул себе в лицо. Когда я вышел на галерею, Милон обернулся ко мне и сказал:
— Ты встал как нельзя вовремя, господин. Розовоперстая Аврора как раз покидает свою постель, в которой она нежилась со своим мужем Тифоном, или как там его зовут.
— А ты ранняя пташка, как я погляжу, — ответил я.
Мы стояли на галерее четвертого этажа, которая тянулась вдоль фасада здания. Как ни странно, у меня совершенно не отразилось в памяти, как мы прошлой ночью поднимались по лестнице. С нашего места открывался великолепный обзор окрестностей. За крышей храма виднелась гавань, располагавшаяся всего в нескольких сотнях шагов от нас. Набирающий силу свет выявлял в ней множество новых очертаний, а свежий ветер доносил до нас дыхание моря. Городские рынки, словно приступая к очередному подношению богам, посылали в небо свой привычный гул. От большого храма Вулкана вздымалась струя дыма: очевидно, совершалось утреннее жертвоприношение. Пора было начинать очередной долгий день, исполняя свой долг перед Сенатом и народом Рима.
— Пошли, — обратился ко мне Милон.
Мы спустились по шатким ступенькам и направились к причалу Юноны. По дороге мы остановились только раз, чтобы побриться у уличного цирюльника. Моего спутника то и дело кто-то окликал, чтобы поприветствовать, и я в недоумении задавал себе вопрос, что заставило его оставить город, в котором он обрел столь широкую известность. Должно быть, Остия для него стала слишком мала, решил про себя я.
Нужную нам лавку мы отыскали без труда. Она располагалась, как нам и сказали, между судовым помещением и заведением торговца подержанными амфорами, от которых, кстати говоря, невообразимо несло вонью прокисшего вина. Внутри лавки Гасдрубала запах был довольно приятный, хотя и несколько странный. Я определил, что его источали ткани, выкрашенные пурпурной краской. Она была особо популярна на Востоке, а в Риме использовалась главным образом для окрашивания широкой каймы на сенаторских туниках и узкой — на туниках всадников. Наряд, целиком окрашенный в пурпурный цвет, подобный тому, какие носили этрусские правители, разрешалось надевать только в честь празднования Триумфа полководца-победителя. Не то чтобы это было непременным условием украшения одеяния в такие дни, но на Италийском полуострове было множество старых служителей культа, которые выдвигали особые требования к облачению, и Гасдрубал, по всей вероятности, строил свое дело преимущественно на том, чтобы обеспечить их потребности.
Гасдрубал стоял напротив своей лавки, поправляя некоторые из самых дорогих тканей, чтобы показать их в наиболее выгодном свете. Увидев нас, он улыбнулся, но когда в одном из нас узнал Милона, улыбка его заметно померкла. Это был долговязый, мрачный на вид мужчина с черной заостренной бородой. На голове у него был колпак — такие обычно носят представители его народа.
— Добро пожаловать, мой старый друг Тит Анний Милон. А также ты, господин…
Он вопросительно замолчал.
— Я Деций Цецилий Метелл из Комиссии двадцати шести, а также Комиссии трех римского района Субуры. — Надеясь, что длинным перечислением своих должностей впечатлил его, я продолжал: — Я расследую безвременную смерть твоего бывшего коллеги, Парамеда из Антиохии.
— О да, как же. Я слышал, что он умер. — Гасдрубал сделал несколько сложных движений руками, не иначе как призванных умиротворить духов смерти или какого-то злого восточного бога. — Мы были с ним коротко знакомы. Чисто деловые отношения. Тем не менее я искренне скорблю о его кончине.
— Дело в том, что его кончина не была ни случайна, ни добровольна. Именно этим и объясняется необходимость моего расследования.
— Я целиком к твоим услугам.
Приложив руку к груди, Гасдрубал отвесил мне низкий поклон.