Королевский гамбит
Шрифт:
Разум мгновенно мне изменил, и в голове начали роиться ужасные мысли. Глаза выкатились из орбит, перед ними поплыли красные круги. Я пытался дотянуться до повисшего позади меня груза и содрать его с себя, но не так-то просто оказалось сделать это движение. Чьи-то ноги обвивали мне туловище. Я попытался просунуть руку под стягивающую мне горло удавку. Однако та слишком сильно впилась в шарф, который в последнее время я не снимал с себя, стараясь прикрыть следы урока Асклепиода. Так вот, значит, каким образом постигла смерть Синистра. Когда-то я задавался вопросом, как это могло случиться, и меня удивляло, почему Синистр не прижал обидчика к стене. Теперь мне все стало ясно. Он попросту до этого не додумался, как и я поначалу.
Собравшись с силами, я рванулся к стене и в последний миг развернулся так, чтобы тому, кто покушался на мою жизнь, достался крепкий удар об стену с великолепной фреской, изображавшей Улисса с листригонами. Раздался стон, и я ощутил возле уха чей-то резкий вздох. В тот же миг я почувствовал, что натяжение шнурка слегка ослабло. Но не настолько, чтобы позволить воздуху пройти через дыхательное горло. Зато в меня вселилась надежда: мой обидчик не завязал шнурок узлом, и, если мне удастся скинуть маленького ублюдка со спины, возможно, я спасу себе жизнь.
Комната была слишком мала, чтобы в ней можно было хорошенько разбежаться. Но мне нужно было во что бы то ни стало предпринять решительные меры. В глазах у меня становилось все темнее и темнее, а в ушах раздавался громкий хруст. Низко присев, я согнул колени и изо всех оставшихся сил прыгнул вперед и вверх. Когда мои ноги оторвались от пола, я устремил тело вперед, стремясь совершить кувырок и вложить в свое приземление как можно больше мощи.
И это мне удалось. Грохот падения получился на редкость оглушительным — от него задрожал стоявший по соседству маленький столик. Моя шея освободилась от плена шнурка, и я наконец втянул в себя вожделенный глоток воздуха, слаще которого для меня ничего не было на свете. Чужие ноги стали медленно сползать с меня вниз. Я резко развернулся, одновременно нащупав под туникой перчатку, которую в этот день собирался использовать уже во второй раз. Но, подняв кулак, вдруг замер в изумлении.
— Кто это? — спросил стоявший на пороге Милон, которого сюда привлек шум.
— Это наш убийца, — ответил я, глядя на своего лежавшего без сознания обидчика. — Наш ночной грабитель, «азиатский мальчик». Ее зовут Хрисис. Осмелюсь сказать, что особы, имеющей большего количества талантов, в Риме не найти.
Милон усмехнулся:
— Представляю себе, в какую ярость придут парни из Субуры, когда узнают, что их обставила какая-то бабенка!
— Господин, — окликнул меня Бурр. — Разве ты пришел сюда не за тем, чтобы повидать госпожу Клавдию?
Я огляделся, но той уже и след простыл. Я поднял с пола кинжал и, шатаясь, поднялся.
— Клавдия, Клавдия, — прошептал я. — Безжалостный игрок в большой игре. А между тем тебе не хватило ума прикончить меня, когда эта маленькая дрянь предоставила тебе такой шанс.
— Прошу прощения, господин? — сказал Милон.
— Пустяки, Милон. Я не хочу, чтобы эта женщина сбежала раньше, чем я доставлю ее в суд, а просто связать ее — может оказаться недостаточно.
— Не волнуйтесь, все будет сделано в лучшем виде, — заверил меня он. — Предоставьте это мне.
Схватив ее одной ладонью за кисти, а другой — за лодыжки, Милон взвалил неподвижное тело на плечи, словно пастух заблудившегося ягненка.
— От меня она не уйдет.
Я потер себе шею. Похоже, в живых я остался только потому, что эта гадина действовала без предварительной подготовки и душить ей меня пришлось своими длинными волосами, а не тетивой от лука, как обычно. Когда Хрисис начала приходить в себя, я вспомнил о том, что должен произнести надлежащую фразу.
— Хрисис, ты арестована. Мы идем к претору.
Дом был слишком большим, чтобы искать в нем Клавдию, да я и так задержался в нем чересчур долго.
— На Форум, — скомандовал я своим сподвижникам.
Как только мы вышли на улицу, услышали шум приближающейся толпы: головорезы Клавдия несли своего хозяина домой. Увидев их, мы намеренно направились в другую сторону. Хотя римлян в наше время ничем не удивить, наше появление на улицах города не оставило никого равнодушным. Во всяком случае, было видно, как округлялись у прохожих глаза и отвисали челюсти. И неудивительно. Вид у меня был на редкость растрепанный, кровь из раны просочилась уже сквозь тогу, а глаза после перенесенного удушья были налиты кровью. Рядом со мной шел исполинского роста молодой человек, за плечами которого извивалась женщина. Но сколько она ни силилась вырваться из его хватки, попытки ее были совершенно бесплодны. Впереди меня шествовал Бурр, расчищая нам путь со словами:
— А ну, посторонись! Дорогу Децию Метеллу, члену Комиссии двадцати шести!
Мы вошли на Форум, который еще не совсем оправился от недавней потасовки, о чем красочно свидетельствовали разбросанный среди луж крови товар уличных торговцев и выбитые зубы. Нас встретили одновременно возгласами приветствий и проклятий. Это говорило о том, что население Рима в своем отношении ко мне разделилось на два лагеря. Однако мне показалось, что приветствий было все-таки больше. Мы направились прямиком к базилике Эмилия, и собравшаяся здесь толпа последовала за нами по пятам.
Судебное разбирательство было в полном разгаре. Но едва мы вошли, как шум тотчас смолк и глаза всех присутствующих устремились в нашу сторону. Не вставая со своего места, отец в негодовании прокричал:
— Что это значит?
Я сделал несколько шагов вперед, так чтобы была видна моя окровавленная тога.
— Оте… Претор, я принес сюда женщину иноземного происхождения по имени Хрисис. Она проживает в доме Публия Клавдия Пульхра. Она должна предстать перед судом. Я обвиняю ее в убийстве Марка Агера, прежде известного под именем Синистра. А также в убийстве вольноотпущенника Сергия Павла.
Отец встал, лицо его вспыхнуло.
— Если ты не возражаешь, я сейчас продолжу судебный процесс, который ты изволил прервать. Против тебя уже выдвинуто обвинение в нарушении общественного порядка в городе и развязывании уличной драки.
— Это кем же оно выдвинуто? — потребовал я ответа. — Подхалимами Публия? Плевать я на них хотел! Тем более что дело не терпит отлагательства.
Мое красноречие было встречено теплыми аплодисментами. Римские законники в дни моей молодости допускали в своем обиходе весьма грубые и колоритные выражения.