Королевский гамбит
Шрифт:
— Эта сучка удушила Синистра и Павла. И пыталась то же самое проделать со мной.
Я сорвал с шеи шарф, обнажив следы от удавки, чем исторг у толпы возглас восхищения.
— Я вряд ли смогу уделить время тому, чтобы подробней узнать, как это произошло! — заявил отец.
— Она акробатка и гибка, как змея, — продолжал вещать я, про себя моля богов, чтобы меня не спросили, откуда мне стало известно о необыкновенных способностях Хрисис. — Благодаря этим качествам она сумела пробраться в спальню Павла через окно. Евнух невиновен! Отпустите его на свободу.
Один из оппонентов моего отца встал со своего места и произнес:
— Уж не хочешь ли ты сказать, что эта маленькая азиатская девчонка задушила профессионального убийцу огромных размеров?
Левой рукой запахнув тогу, я вскинул указательный палец правой руки вверх — излюбленный жест Гортала, решительно подтверждающий его мнение.
— Да. Но в тот раз она использовала тетиву от лука, связанную замысловатым восточным узлом. Если желаешь, я могу попросить врачевателя Асклепиода показать, как это делается. Причем для пущей убедительности предпочтительно это проделать прямо на тебе.
Мои слова сопровождали рукоплескания и свист. По всему было видно, что я доставил присутствующим гораздо большее удовольствие, чем судебный процесс, который они слушали до моего появления.
— Более того… — продолжал я, решив испытать удачу до конца, пока заседатели были на моей стороне.
Но в этот миг на мое плечо легла чья-то тяжелая рука. Обернувшись, я увидел перед собой ликторов с перекинутыми через плечо фасциями.
— Деций Цецилий Метелл Младший, — произнес один из них. — Ты арестован как зачинщик уличных беспорядков. Следуй за мной.
Сопровождавшие его ликторы забрали у меня оружие. Меня потащили из зала суда, но напоследок я успел крикнуть через плечо:
— Привяжите ее металлическим ошейником к стене! Да закрепите хорошенько! В противном случае она из него вылезет!
ГЛАВА 12
Мамертинская тюрьма не входила в число римских достопримечательностей. Находилась она в холодной, мрачной пещере под Капитолием. Я провел там два дня в полном одиночестве: видимо, римские власти проявляли не слишком большое рвение в задержании преступников. Свет проникал в тюрьму сверху через загороженное решеткой отверстие, которое одновременно служило входом в пещеру. Впервые за последние дни я получил возможность спокойно и обстоятельно все обдумать, не опасаясь, что меня в любой миг может кто-то отвлечь или совершить на меня нападение.
Как я себя ругал за то, что оказался последним идиотом, позволив обвести себя вокруг пальца! Клавдия с самого начала вела со мной жестокую игру. Проклятая сучка с первого взгляда безошибочно распознала во мне глупца и, надо сказать, была совершенно права. Окончательно сбила меня с толку ночь, проведенная в ее тайном убежище. Мало того что она повергла меня в глубокое замешательство и хаос чувств, мне и в голову прийти не могло, что Клавдия с Хрисис каким-либо образом причастны к убийству Павла, ибо оно было совершено в то время, когда мы предавались любовным утехам. Однако, по показаниям евнуха, храп хозяина прекратился почти на рассвете. Следовательно, Хрисис совершила преступление, пока я спал.
Я пытался себе представить, каким образом со мной могли бы разделаться бывшие консулы. Марий, скорее всего, уничтожил бы меня при помощи наемных убийц. Сулла включил бы мое имя в проскрипционные списки, тем самым предоставив возможность убить меня всякому, кто пожелал бы это сделать, заполучив при этом часть моего состояния. Однако с тех пор времена изменились, поэтому не исключено, что нынешние консулы захотят прибегнуть к конституционным методам. Учитывая, что мне вменялось в вину не слишком тяжкое преступление, возможно, в ход будет пущен обыкновенный яд.
Я также принимал во внимание то обстоятельство, что Публий Клавдий после нашей с ним стычки мог и не выжить. Как ни соблазнительна для меня была эта мысль, у нее была гораздо менее приятная оборотная сторона: мне грозило обвинение в убийстве. В отличие от высших государственных чиновников я не имел судебной неприкосновенности. Между тем свободно рожденные граждане Рима редко приговаривались к смерти за совершенное убийство, особенно когда таковое было связано с крупным скандалом. По представлениям моих соотечественников, всякий взрослый мужчина в уличных драках должен уметь защитить себя сам. Поскольку Публий оказался не в состоянии этого сделать, вряд ли ему стоило рассчитывать на сочувствие суда.
Однако подобный исход событий можно было ожидать лишь в нормальные времена, и мне оставалось уповать на то, что консулы попытаются сделать вид, будто таковые еще продолжаются. В таком случае, вероятней всего, мне грозила высылка из Рима, которая для меня была не многим лучше смертной казни, ибо я не мыслил себе жизни вне моего родного города. Правда, при этом я окончательно не лишился бы надежды на возвращение, поскольку, как говорится, ничто не вечно под луной. Так, например, Помпей с Крассом могли в один прекрасный день сойти с пьедестала. Не исключено также, что Гортал когда-нибудь вздумал бы проявить очередной жест благосклонности к нашей семье. В конце концов, все они были смертны, хотя слишком рассчитывать на их скорую кончину не приходилось. Кроме того, Лукулл мог вернуться в Рим триумфатором и, став консулом, вспомнить о том, какую добрую службу я пытался ему сослужить. Конечно, полагаться на благодарность сильных мира сего совершенно не имело смысла, но в своем отчаянном положении я пытался ухватиться за любую соломинку.
Мой тюремщик, безъязыкий раб, не слишком утомлял меня своим вниманием. Истосковавшись по человеческому общению, я был бы рад любому соседу, даже уличному разбойнику — все лучше, чем пребывать наедине со своими мыслями. К тому же люди из римских банд всегда были в курсе всего, что творилось в городе. По крайней мере, я узнал бы, питают ли граждане Рима ко мне сочувствие.
Хотя обстановка на Форуме и в базилике вселяла в меня некоторые надежды, внимание римской общественности было чрезвычайно переменчиво. Его могли отвлечь, к примеру, новости о нашем поражении на Востоке, или о землетрясении в Мессине, или какое-нибудь азартное зрелище вроде скачек в Цирке, которое вполне мог устроить Красс в память об одном из своих покойных родственников. Если бы он прибег к такому приему, римляне окончательно позабыли бы обо мне. Правда, стоявшая в последнее время холодная погода не слишком располагала к подобному времяпрепровождению. Кроме того, Помпей с Крассом болели за голубых, а победа зеленых могла быть расценена ими как дурное предзнаменование.
Чего я себе только не воображал, какие картины не рисовал! Только одно не приходило мне в голову: моя особа не представляла большой важности и не слишком волновала стоявших у кормила власти мужей. Наконец к вечеру второго дня сверху меня окликнул чей-то голос:
— Ты еще здесь, идиот?
— А куда я могу деться, отец, — отозвался я.
— Я сейчас брошу тебе веревку. Хватай ее, и тебя вытащат.
Вокруг было темно, как в утробе Цербера, и я долго елозил по скользкой соломе, прежде чем нащупал конец каната. Ухватившись, я потянул его на себя и вскоре был вознесен наверх подобно тому, как поднимают ведро с водой из колодца. Рана в боку отзывалась острой болью, но я к ней уже привык. Комната, в которой я оказался, была освещена единственным тусклым факелом, рядом с которым сидел мой отец.