Королевский судья
Шрифт:
— Потерял сознание. Только бы ему не проломило череп! — заметил Ален с явным беспокойством.
В это время в кабинет вошли Иеремия и подмастерье. Вместе они перенесли слугу на операционный стол.
— Ну что? — спросила Аморе.
— Пока не могу сказать, — осторожно ответил Ален. — Кажется, кость не повреждена. Нужно подождать, пока он придет в себя.
— Вы можете оставить его мастеру Риджуэю, мадам, — заверил ее Иеремия.
Аморе прошла за ним на третий этаж. Как обычно, в комнате священника за столом занимался Бреандан Мак-Матуна. Увидев их, ирландец молча встал
— Он делает успехи, не так ли, патер?
— О да, и поразительно прилежен. Скоро он бегло будет читать и писать по-английски и по-французски.
Аморе с интересом посмотрела на странные буквы, которые Бреандан написал на бумаге:
— Это ирландский?
— Да, я попросил одного из моих братьев по ордену научить меня ирландскому алфавиту. Но составлять слова трудно.
Выслушав ее исповедь и прочитав разрешительную молитву, Иеремия какое-то время молча смотрел на нее. Аморе показалось, что она прочитала в его глазах беспокойство.
— Как ваши дела, мадам?
Она поняла, что он имеет в виду ее беременность, и равнодушно пожала плечами:
— По утрам иногда накатывает дурнота, но быстро проходит. А в остальном я чувствую себя хорошо.
— Я бы хотел осмотреть вас, если вы не возражаете.
Она с удивлением посмотрела на него. Мужчины обычно не занимались женскими болезнями. Только акушеркам было позволено словом и делом помогать беременным до и после родов. Но она не сомневалась, что у патера Блэкшо были на то веские причины.
— Как вам угодно. Вы ведь знаете, я доверяю вам.
Она начала развязывать шнуровку лифа. Иеремия попросил ее раздеться до рубашки и внимательно осмотрел. Следя за точными движениями его пальцев, она спрашивала себя, откуда эта неожиданная забота о ее здоровье. Что-то его угнетало. Закончив, он помог ей одеться, но так слабо затянул шнур, что она запротестовала.
— Тугая шнуровка повредит ребенку! — строго сказал он.
— Что с вами, патер? Такое ощущение, будто случилось нечто ужасное.
Он помедлил, опасаясь, что снова взорвется, если начнет об этом рассказывать. Но потом все-таки решился:
— Несколько дней назад я стал свидетелем того, как невежество акушерки стоило жизни женщине. Миледи, пожалуйста, пообещайте мне, что, когда придет срок, вы позовете меня или мастера Риджуэя. Даже если все будут в ужасе от того, что вам при родах будет помогать мужчина.
Его заботливость тронула ее.
— Обещаю.
В операционной Ален как раз поил вином пришедшего в себя слугу.
— Боюсь, ему придется остаться здесь на ночь, — сказал он. — У него сильно болит голова, и ему трудно стоять.
— Но ведь можно позвать извозчика.
— Не стоит. От тряски ему станет хуже.
— Не волнуйтесь, мадам, — вмешался Иеремия. — Мы позаботимся о нем, и если ему станет лучше, отправим завтра к вам. Но без сопровождения вы не можете вернуться в Уайтхолл.
Он повернулся к лестнице и кликнул Бреандана. Когда тот появился, иезуит вручил ему оба кремневых пистолета, который слуга леди носил за поясом:
— Проводите даму до дома. Смотрите, чтобы по пути к ней никто не приближался.
Бреандан
— Как я вижу, вы умеете обращаться со смертоносным оружием. — Иеремия остался доволен.
Аморе натянула на голову капюшон длинного плаща и зубами взяла маску за специальную пуговицу. На Патерностер-роу она повернула на запад. Бреандан шел рядом с ней, загораживая от грязи, брызгавшей из-под колес. Дождь, который лил целый день, почти кончился, но небо по-прежнему было затянуто облаками, а плохо мощеные улицы совершенно размокли. Пешеходы по щиколотку увязали в грязи.
Аморе боялась поскользнуться и в конце концов оперлась на руку спутника. Бреандан сделал вид, что не заметил этого, однако подстроился к ее шагу. Мостовая Ладгейт-стрит была лучше, но Аморе не убрала руки. Рядом с ирландцем ей было очень хорошо, она никогда прежде не испытывала ничего подобного. После первой встречи ее с каждым днем все больше тянуло к нему. Ей доставляло удовольствие быть рядом с ним, изучать его строгое правильное лицо, смотреть в темно-голубые глаза, избегавшие ее взгляда. Но из-за его замкнутости она в конце концов решила, что неприятна ему. Это причиняло ей боль, но она не сдавалась. Она искала и искала к нему подходы.
На Блэкфрайарской переправе лодочник как раз высаживал пассажиров. Бреандан махнул ему рукой.
— Куда нужно? — спросил лодочник.
— К Уайтхоллу.
Бреандан протянул руку подобравшей юбки Аморе, помогая ей войти. Когда они уселись на заднюю скамью, лодка отчалила. Тучи все еще плыли по небу, так что сумерки опустились почти незаметно. Повсюду на водной глади медленной Темзы плясали пятнышки фонарей. Аморе сняла маску, так ей было удобнее, а сумерки и без того скрывали лицо. Воздух был сырым и холодным, и скоро одежда стала неприятно липкой. Хотя Аморе не отличалась особой чувствительностью, она ближе прижалась к мужчине, от которого исходило здоровое тепло. Тесная лодка не позволяла Бреандану отодвинуться от нее. Он внутренне сжался, напрягая каждый мускул, как будто ему предстояло выдержать атаку. Аморе склонила голову ему на плечо и провела рукой по груди, словно хотела обнять. Это прикосновение прошло через ткань жилета как раскаленное железо и обожгло кожу. Тупая боль прошила все тело Бреандана и повергла его в тяжелое оцепенение. Он грубо схватил ее за запястье и крепко сжал его.
— Что это значит, мадам? — зашипел он. — Зачем вы это делаете? Почему вы меня все время испытываете? Так играют при дворе? Раздразнить человека, пока он, заскулив, не рухнет перед вами на колени, а затем…
— Что затем? — спросила Аморе.
Она не хотела, чтобы он заметил, что сделал ей больно, и сидела не двигаясь.
— Я не доставлю вам этого удовольствия и не позволю водить меня, как медведя с кольцом в носу.
Это сравнение вызвало у нее улыбку.
— Смейтесь, смейтесь, — рычал Бреандан. — Вы полагаете, будто на свои деньги можете купить все. Я не нуждаюсь в вас и не собираюсь дожидаться, пока благородной даме наскучит бездомный щенок и она даст ему пинка под зад.