Королевство слепых

Пенни Луиза

Арман осмотрел влажные стены – не осталось ли на них старых фотографий, потом пол – не упали ли они туда. Что-нибудь такое, что сказало бы им, кто такая Берта Баумгартнер. Но он так ничего и не увидел. Только неясные отметки на дверном косяке. И лошадка, собачка, мишка.

– Звучит не так уж страшно, – сказал Бенедикт.

– Это в случае, если завещание простое, – сказал Арман. – Если нет, то на это может уйти много времени. Очень.

– Ну несколько дней, да? – спросил Бенедикт. Не получив ответа, он добавил: – Недели?

Месяцы?

– Годы, – сказал Арман. – На исполнение некоторых завещаний уходят годы, в особенности если между наследниками возникают споры.

– А такие споры – дело нередкое, – сказала Мирна. Она развернулась на триста шестьдесят градусов. – Причина тому в жадности. Но похоже, они уже вывезли отсюда все, что можно. И я не могу себе представить, чтобы для дележа осталось что-то ценное.

Арман рядом с ней проворчал что-то про себя.

Она посмотрела на него и кивнула:

– Я знаю. Нам это может казаться чем-то нестоящим, но людям, у которых ничего нет, немного сверху может показаться целым состоянием.

Он продолжал хранить молчание.

Гамаш думал не совсем так. Завещание, собственность – за этим может крыться нечто большее, чем деньги, собственность, вещи. Если кто-то получил больше других, это может толковаться как предпочтение, оказанное ему покойным. Есть разные виды жадности. Нужды.

И завещания иногда использовались для нанесения последнего оскорбления, последней пощечины от призрака.

– Наши труды оплатят? – спросил Бенедикт.

– Может быть, немного. Обычно это делается как услуга, – сказал Арман.

Бенедикт кивнул.

– И как мы можем узнать, простое это завещание или нет?

– Мы это можем узнать, только прочтя завещание, – сказала Мирна.

– Но мы его не можем прочесть, пока не дадим согласия, – заметил Бенедикт.

– Уловка двадцать два, – произнес Гамаш, однако лицо молодого человека не осенила искорка понимания. – Я думаю, мы должны исходить из худшего и решать, хотим ли мы возложить на себя такие обязанности.

– А если не захотим? – спросила Мирна. – Что тогда?

– Суд назначит других исполнителей.

– Но она хотела нас, – сказал Бенедикт. – Не могу понять почему. Наверное, у нее имелись какие-то основания. – Он замолчал, задумался на секунду. Они чуть ли не слышали, как вращаются шестеренки в его голове. Наконец он отрицательно покачал головой. – Нет. Ничего такого в голову не приходит. Вы ведь знаете друг друга, верно?

– Мы соседи, – сказала Мирна. – Живем в одной деревне минутах в двадцати езды отсюда.

– Я живу с подружкой в Монреале. Никогда не выезжал в эту сторону. Может быть, она имела в виду какого-то другого Бенедикта Пулио.

– Вы живете на рю Тайон в Монреале? – спросил Арман, а когда молодой человек кивнул, Гамаш продолжил: – Она имела в виду именно вас.

Бенедикт внимательно посмотрел на Армана, словно только сейчас увидел. Он поднес руку к виску, выставив указательный палец.

– Ух какой у вас шрамище! Что произошло? Несчастный случай?

Арман поднял руку и провел пальцами по затянувшемуся шраму:

– Non. Повреждение.

«И не одно», – подумала Мирна, хотя ничего не сказала.

– Это случилось некоторое время назад, – успокоил Арман молодого человека. – Сейчас я в порядке.

– Наверно, было здорово больно.

– Да. Но я думаю, другим было больнее.

«Он явно понятия не имеет, кто такой Арман», – подумала Мирна. И увидела, что Арман не собирается об этом говорить молодому человеку.

– Так или иначе, мы должны решить, – сказала она, подходя к окну. – Снегопад усилился.

– Вы правы, – сказал Арман. – Мы должны поспешить. Так мы участвуем или нет?

– Вы? – спросила у него Мирна.

Он уже принял решение. Это случилось в тот момент, когда нотариус объяснил, почему они здесь.

– Я понятия не имею, почему мадам Баумгартнер выбрала нас. Но она нас выбрала. Я не вижу причин отказываться. Я участвую. Кроме того, – он улыбнулся Мирне, – я любопытен.

– Это точно, – сказала она, потом посмотрела на Бенедикта. – Вы?

– Вы говорите, годы? – спросил Бенедикт.

– В худшем случае – да, – сказал Гамаш.

– У нас могут уйти годы, и все забесплатно, – повторил Бенедикт. – Да и черт с ним. Я участвую. Насколько плохим может это быть?

Мирна посмотрела на красивого молодого человека с отвратительной прической и в свитере из стальной стружки. «Если он смог смириться с этим, – подумала она, – то смирится и с вызывающими досаду незнакомцами, грызущимися из-за цента».

– Вы? – спросил Арман у Мирны.

– Ну, я-то всегда участвую, – с улыбкой сказала она.

И тут окна сотряслись и загремели: порыв ветра обрушился на дом. Он заскрипел, потом издал резкий треск.

Мирна почувствовала, что ее охватывает паника. Ощутила резкий вброс адреналина. В доме для них было небезопасно. Но и снаружи тоже.

А им еще предстояло возвращаться домой в Три Сосны.

– Нам нужно уезжать.

Быстро пройдя в кухню, она выглянула в окно. Свою машину ей почти не было видно: та теперь была покрыта летящим, падающим и крутящимся снегом.

– Мы участвуем, – сказала она Люсьену. – И уезжаем.

– Что? – спросил Люсьен, встав.

– Мы уезжаем, – сказал Арман. – И вам тоже нужно ехать. Где ваш офис?

– В Шербруке.

До Шербрука было не менее часа езды.

Они не снимали ни курток, ни ботинок, а теперь схватили варежки и шапки и бросились к задней двери.

– Постойте, – сказал Люсьен, снова садясь. – Мы должны прочесть завещание. Мадам Баумгартнер написала, что мы должны сделать это здесь.

– Мадам Баумгартнер мертва, – сказала Мирна. – А я планирую пережить этот день.