Королеву играет свита

Прибытие спецрейса из Луанги ожидалось в тринадцать тридцать.

Уже за полчаса до этого времени на летном поле наметилось некоторое оживление. Мелькали одинаковолицые неприметные личности в серых, шитых по единой мерке костюмах. У въезда на аэродром толпились машины со спецсигналом, невдалеке сверкал трубами военный оркестр. Червонное золото духовых инструментов приятно разнообразило серый денек.

Из башни аэропорта авиадиспетчеры расчищали трассу для самолета, готового совершить посадку. Механики грудились возле трапа, служители в серой униформе собирались раскатать

Спешащий к аэропорту вишневый лимузин, требовательно мигая фарами, выжимал с левой, скоростной, полосы попутные машины. Его номер, включавший буквы «ООО», так называемые «три Ольги», свидетельствовал о принадлежности автомобиля одному из сильных мира сего.

В салоне лимузина было тихо. Бронированное звуконепроницаемое стекло отделяло пассажиров от водителя, мешая тому слушать чужие разговоры.

На заднем сиденье пожилая женщина лет шестидесяти, с властным лицом и остро сверкающим взглядом что-то говорила холеной блондинке с равнодушной гримасой признанной красавицы. Внешнее сходство двух женщин — крупных черт лица, гладко зачесанных на затылке волос (пепельно-русых у младшей и седовато-русых у старшей) — позволяло предположить их близкое родство.

— Не понимаю, почему я обязана это делать? С какой стати? Я отложила поездку на фестиваль, оставила съемки… И все из-за… О Господи, когда же наконец меня оставят в покое! — В голосе говорившей бурлило раздражение.

Холеная блондинка пристально разглядывала свои полированные ногти безупречной формы. При виде отслоившегося на кончике мизинца розового лака светленькие брови озабоченно сошлись на переносице.

— Опять налетят журналисты, начнутся бесконечные вопросы… Опять станут плясать на моих костях. И на костях Вани тоже! — Заметив, что ее не слушают, женщина нервно повысила голос:

— Даша, ну что ты молчишь? Такое впечатление, что тебя все это не касается! Неужели тебя устраивает, когда газеты перетряхивают грязное белье нашей семьи?

Блондинка наконец оторвалась от созерцания собственного мизинца и меланхолично промурлыкала:

— Мам, ну что ты кричишь? Звонок из администрации президента так много для нас значит.

— Они рассчитывают меня запугать! — клокотал гневный голос матери. — Они думают, что я испугалась. Ну уж нет! Я еду потому, что мне самой любопытно — и все!

— Мам, ну что говорить, — почти простонала Дарья. Вместо тяжелого разговора она предпочла бы молча любоваться осенним пейзажем за окном. — Наверное, это просто наш долг…

— Долг! Я никому ничего не должна, — перебила ее мать. — Запомни!

Никому и ничего! И ты тоже! Мы — Тарабрины, и это кое-что значит. Это нам все должны! Это у них всех неоплатный долг перед памятью твоего отца, перед его загубленным гением!

Непонятно, кого «их всех» она имела в виду, и выяснить это не было времени — лимузин уже плавно подкатил к въезду на летное поле. По мановению невидимой руки шлагбаум беззвучно поднялся, машина выехала на простор аэродрома и остановилась возле группы одетых в серое людей.

К дверце автомобиля подскочил суетливый кучерявый тип лет пятидесяти. У него было обрюзгшее лицо и сальные, глубоко спрятанные в подушечках щек глазки.

— Прекраснейшая! Целую ручку! — с пришепетыванием просюсюкал он. — Ниночка свет Николаевна… Заждались… Не чаяли… Думали, не приедете уж. Что ж так поздно?

Из теплого сумрака лимузина показалась крепкая нога в ботинке, красиво облегавшем щиколотку, зашелестел душистый соболиный мех. Не отвечая на приветствие, появилась старшая Тарабрина. Ее глаза, полные холодного бешенства, глядели твердо и зло, ноздри гневно трепетали.

Несмотря на седьмой десяток, несмотря на неотвратимо надвигающуюся полноту и проволочную седину в волосах, она все еще была красива. Большие серые глаза, окруженные сеточкой морщин, взирали на мир со спокойным достоинством и привычной властностью, крупные черты лица были идеально правильны, а кожа, хоть и несколько увядшая, все еще светилась характерной прозрачной белизной, свойственной только северным женщинам. Правильной формы рот, несмотря на опущенные книзу углы губ и обмякший от возраста подбородок, вызывающе выделялся на лице ярким рубиновым пятном, полноватая фигура только подчеркивала несгибаемую осанку. Тарабриной было шестьдесят с лишком, и отсутствие в ее облике попыток спрятать, замаскировать свой возраст вызывало невольное уважение ее завистников и нескрываемое восхищение поклонников.

Репортеры с мощными фотоаппаратами и переносными кинокамерами сразу же направили любопытные объективы на ее осанистую фигуру.

На ходу запахивая легкомысленный норковый свингер, хорошенькая Дарья изящно выпорхнула из машины. Через секунду она уже смеялась над злыми шутками шепелявого толстячка.

— Уйди, Макс, надоел, — улыбнулась она, и ослепительная ледяная вспышка осветила красивое лицо, делая его еще красивее и еще холоднее.

— Цветочек небесный, — защебетал Макс, нарочито подсюсюкивая, — пичужка моя кроткая, ангельчик среброкрылый… Когда же, сладкая моя, ты станешь хоть чуточку менее прекрасной? Ослепляешь даже меня, старого дурака. И как земля такое совершенство носит, Господи?!

Небрежным жестом Дарья откинула назад длинные прямые волосы, бросила нелюбопытный взгляд в сторону шушукавшейся поодаль толпы, дежурно растянула губы при вспышке фотокамеры (способность улыбаться репортерам развилась в ней на уровне врожденных рефлексов).

— Брось, Макс! — оборвала она поток комплиментов и доверительно наклонилась к собеседнику. — Скажи, Ира приехала?

— Здесь. — Макс заговорщически кивнул и угодливо согнул руку калачиком.

— Со своим новым пошла в бар кофе пить. Сбежала от репортеров. Ты же знаешь, она этого не любит…

— Как она? — насторожилась блондинка.

— Ангельчик мой, здесь лужица, не наступи ботиночком… Дрянь, сучка эта Ирка, сволочь! Ну ты же знаешь, она всегда была на ее стороне.

— А что они про эту говорят? — Идеальной формы подбородок неопределенно дернулся по направлению к поднебесью, откуда должен был появиться прибывающий самолет.

— Что говорят… Президентша, мать ее! Почести — что твоей королеве.

Хоть и черномазая, а глава государства, против этого не попрешь. Вот и организуют императорские почести, суки. Ублюдки все, лизоблюды… Репортеры, гниды нераздавленные, поналезли, шепчут… Сейчас премьер-министр будет. А вот и он… Собака, с мигалками едет, гаденыш… Ангельчик мой, шубку-то поплотнее запахни, ветерком обдует. Носик перчаточкой прикрой, солнышко мое… Ну и холодно сегодня!.. О, волшебница!.. Я на минутку…