Королевы Нью-Йорка
Шрифт:
Если бы я рисовала свой район в стиле аниме, то изобразила бы пузатых китайцев, курящих на балконах, чуть ниже – владельцев ресторанчиков и официантов в фартуках, а между нами – огромные стеклянные многоэтажки, населенные парами в легинсах для йоги и толстовках с воротником на молнии. И тут случился бы взрыв. Одному персонажу из небоскреба и одному с кухни пришлось бы объединить силы и спасти мир – и заодно, конечно, влюбиться друг в друга. И во Флашинге, Квинс, все изменилось бы до неузнаваемости. Я прячу колени под свою свободную футболку. Моя жизнь никогда не изменится до неузнаваемости.
На телефон приходит уведомление, и я оживляюсь, надеясь,
Привет, Джиа, это Акил!!!
Энтузиазм в этих восклицательных знаках бросается в глаза, тело охватывает щекотка, будто я погрузилась в газированный лимонад. Я стараюсь не выронить телефон – Акил набирает сообщение.
Мама говорит, что около ботсада сегодня фермерский рынок, а я обожаю свежие фрукты и овощи. Ты там, наверное, уже бывала, но может, все-таки проведешь мне экскурсию? Обещаю вести себя как приличный турист ;)
Я озадаченно разглядываю подмигивающий смайл, хлопаю глазами и все смотрю на него. В горле пересыхает. Часть меня жаждет немедленно расплавиться на этом самом месте. Но другая часть – более отважная, как сказала бы Эверет, – представляет меня через пятнадцать минут, в голубом летнем платье в цветочек и сандалиях на тонких ремешках, шагающей навстречу парню с самой обаятельной улыбкой, какую я видела в жизни.
Я натягиваю футболку на лицо. Он будто знает, что походы на фермерский рынок – мое любимейшее летнее занятие. У меня никогда нет денег покупать что-либо, но я обожаю сидеть на скамейке посреди букетов в пленке и витрин с пирожными, зарисовывая спелые помидоры, пышные круассаны, детей в колясках и лавочников, которые всегда угощают меня выпечкой, словно знают, что та мне не по карману. Могу сидеть там и рисовать, рисовать, пока не занемеют ладони.
Я заношу руку над телефоном. Мама с папой внизу в ресторане, бабуля спит, Сиси тоже давно не слышно. Может, даже получится улизнуть без лишнего шума. Но повода сходить на фермерский рынок у меня нет – весомого точно, – и я не могу просить у мамы деньги, когда кассы наполовину пусты, а официанты ворчат из-за чаевых. Что скажет Акил, когда его сумка заполнится ремесленным хлебом и арбузами, а я в свою не положу ничего?
– Ай-яй, Джиа, что же ты делаешь?
Мама врывается ко мне в комнату, руки скрещены на груди, на плече – кухонная тряпка. Она открывает окно и высовывается наружу.
– Сколько раз мне повторять, а? – Она тянет меня за локоть, я наполовину здесь, наполовину там. – Здесь же все на одном честном слове держится. Ты можешь пострадать.
Маме удается схватить меня за обе руки, я перекидываю ноги через подоконник и, снова оказавшись у себя в комнате, падаю на пол.
– Я цела, – сообщаю я.
Мама качает головой.
– Я заглянула сюда сказать, что ушла на перерыв пораньше. И могу присмотреть за бабулей и твоей сестрой.
– Правда? – спрашиваю я, не в силах скрыть восторг, что бурлит у меня внутри.
– Правда-правда, – говорит мама, скривившись при виде моей смятой пижамы. – Можешь даже не отпрашиваться. Я знаю, куда ты собралась. У тебя есть час. Один час, ясно? А потом – домой. Иначе я на смену опоздаю.
– Один час, – повторяю я, – хорошо.
Должно быть, это судьба. Я скидываю футболку и надеваю то самое нежно-голубое платье, пока мама не передумала и не заставила меня остаться с Сиси, которая все разрисовывает себе лицо фломастерами. Схватив скетчбук и рюкзак, я пулей вылетаю из комнаты в коридор. Вслед мне шлепают мамины сланцы.
– Куда ты с такой скоростью помчалась? – спрашивает мама. – В Китай?
– Да просто на фермерский рынок, – бурчу я в ответ, набирая сообщение Акилу и не особенно задумываясь о том, что говорю. – Порисую там всякое.
В доказательство своим словам я показываю маме скетчбук и выхожу из дома, пока она не услышала в моем голосе виноватую нотку.
Я решаю пройтись до ботсада пешком, а не ехать на велосипеде. В спину припекает, тележки с продуктами, которые волокут по тротуару старушки-китаянки, пиликают, как музыкальные автоматы. Я – экскурсовод Акила. Буду трещать без остановки, чтобы он не заметил, что я ничего не покупаю. Покажу ему свои любимые уголки фермерского рынка и поведаю историю о том, как семейства Ву и Гонзалезов устроили потасовку из-за последних двух персиков. Расспрошу его о пранках, которые они с его лучшим другом Луисом устраивали учителям, и поспорю о том, какой вид искусства самый классный. Будем хохотать, пока не истечет мой час.
Подходя к рынку, я замечаю его – реального Акила из плоти и крови. Его губы шевелятся, и поначалу мне кажется, что он обращается ко мне. Но тут до меня доходит, что его корпус повернут в другую сторону, носки обуви направлены к человеку, которого скрывает ствол большого клена. И это не один человек, а несколько: кучка девиц в драных джинсовых шортах и шелковых майках смеются над тем, что он им рассказывает. Девиц я узнаю по их акриловым ногтям и темным очкам «Прада». Это девчонки из Фэрроу. Бывшие подруги Эверет.
Я опускаюсь на корточки за почтовым ящиком и прислоняюсь спиной к раскаленному металлу. Одно за другим набегают воспоминания. Хруст рыжих листьев возле ресторана и задорные сообщения Эверет. Ей не терпелось сводить подружек в наш ресторанчик. Она неделями только об этом и разговаривала. Уверяла, что они придут в восторг от нежных дамплингов в бульоне и воздушных булочек со свининой. Отец одной из них заведует ресторанной рубрикой в «Нью-Йорк Таймс», так что если девчонки побывают в ресторане, может, и «Таймс» захочет сделать материал или взять у нас интервью. Отличная выйдет реклама.
Эверет с подружками объявились вечером вторника: клетчатые форменные юбки, высокие гольфы в рубчик. Я встречала гостей, а Сиси путалась у меня под ногами и дергала за штанины, потому что это казалось ей смешным. Ресторан был заполнен наполовину, что неплохо для будней, но родителей такое, конечно, не устраивало. Дверь распахнулась, и внутрь впорхнула Эверет в рубашке, завязанной под грудью так, чтобы виднелся пупок. Вслед за ней зашли подружки, которым она объявила, что это ее любимый ресторан. Они оценивающе рассматривали заведение, а я наблюдала за их лицами как в кино: замедленное движение, крупные планы. Началось все с наморщенного носика, брезгливого взгляда на облезлые красные диваны, нажатия лофера на ковролин. Затем один из наших завсегдатаев, мистер Цянг, – у него из ушей торчали волосы, и видел он не дальше фута от собственного носа, – сплюнул жвачку в фарфоровую чашку. О господи, прошептала одна из девчонок, достаточно громко, чтобы услышали мы с Сиси. Сестренка даже отвлеклась от проказ. Ко мне подошла Эверет. Это моя лучшая подруга, сказала она, Джиа Ли. Фифы из Фэрроу уставились на меня без всякого выражения, будто не могли вообразить дружбу между девчонкой в заляпанной жиром одежде и будущей звездой Бродвея.