Корона Дейлмарка
Шрифт:
– Что касается статуэтки, – протянул Навис, – ты оказался излишне щедрым. Сможешь уговорить ее отдать тебе твою половину?
– Разломать пополам? Но зачем?
– Затем, что это чистое золото. Если ты его получишь, то ни тебе, ни мне не придется зависеть от милосердия здешних правителей. И мы могли бы уехать нынче же ночью. Митт, мне это очень не нравится. Здесь, в Аденмауте, только и говорят что о Норет. Ее все любят. Если с ней что-нибудь случится, то взорвется все побережье, вплоть до Королевской гавани. В тебе за милю можно узнать южанина. И все же они посылают тебя, чтобы разделаться с нею, да еще и одевают в мундир Аберата. Что за игру они ведут? Каким бы злодеем тебя ни сочли, всем будет ясно, что Аберат тоже приложил руку к этому делу.
– Я не стану никого
– Мы уедем. Как только я придумаю подходящий предлог. И если удастся, захватим с собой твою долю золота. Разыщем Йинена и прервем образование Хильдриды. Остается только надеяться, что мы успеем раньше, чем Керил сообразит, что происходит. – Он вздохнул. – Тогда нам всем надо будет спрятаться, да получше. А пока что сиди в тазу. Важно, чтобы ты был в состоянии ехать верхом.
Митт просидел в тазу еще целый час. За это время в просторной комнате успело стемнеть, а в высокое окно застучали дождевые капли. Со двора донесся голос леди Элтруды. Она вызывала Нависа, чтобы тот организовал установку навесов во дворе. Тот поспешно вышел. Едва же вернулся, как его снова вызвали, чтобы он занялся свечами. Когда появился вновь, тучи успели уйти и комнату заливал красновато-золотой солнечный свет. Тут же леди Элтруда закричала, что теперь погода будет прекрасной, и Навис ушел организовывать разбор навесов. Митт понимал, каким образом аристократу-южанину удалось так хорошо поладить с лордом Стейром. Да и местные жители, конечно же, высоко ценили столь необычную для них южную деловитость. Он усмехался, глядя, как Навис по возвращении переодевается для пира. С той же самой деловитой сосредоточенностью он облачился в рубашку с пышным жабо и надел знакомый сине-зеленый мундир Аденмаута. Глядя на него, никто бы не подумал, что всю жизнь, за исключением последних месяцев, Нависа одевали лакеи.
– Теперь можешь встать и пойти вымыться, – разрешил Навис.
Митт повиновался. Он больше не чувствовал боли; стертые места даже не саднило. К его великому удивлению, кожа на бедрах и заду сделалась такой же гладкой и упругой, как его желто-коричневый с золотом мундир Аберата.
– Я весь продубился!
– В этом и был смысл, – ответил Навис.
Они вместе вышли в зал, полный дразнящих ароматов. Все присутствующие стоя ожидали, когда лорд Стейр соизволит прибыть и открыть пир. Широкие двери были распахнуты. Задувал холодный ветер, и доносился шум – казалось, на улице собрались все до одного жители Аденмаута. В толпе разодетых незнакомцев Митт немного растерялся.
– А-а-а, вот ты где! – раздался голос Рита.
Митт обернулся и увидел перед собой элегантную леди. Он вдруг ощутил смятение.
Единственным, что напоминало о его попутчике, было вытянутое веснушчатое лицо и живой веселый взгляд. Но теперь это лицо окутывало облако светло-русых вьющихся волос, уложенных в наимоднейшую прическу. Одета девушка была в ниспадавшее до пола изящное серо-голубое платье, переливчатые складки которого не слишком маскировали полностью сформировавшуюся женскую фигуру. Митт ясно видел, что она намного старше его – ей было двадцать или по меньшей мере восемнадцать лет, – и этого оказалось вполне достаточно, чтобы почувствовать себя дураком. Но больше всего его потрясло, что Норет существовала на самом деле – совершенно живой человек во плоти.
– Ну что? – осведомилась Норет. – Язык проглотил?
– Э-э-э… – протянул Митт. – Ваша светлость…
– Я же сказала тебе, – перебила его девушка, – называй меня Рит.
– Хорошо, но… но почему вы так сделали? То есть выдали себя за мальчика?
– А я всегда так путешествую, – ответила Норет. – Это намного быстрее и безопаснее, чем в карете, и можно не беспокоиться об охране. Мундир мне одолжил кузен. К тому же я владею оружием. Играя в гриттлинг, этому нельзя не научиться. Но послушай… – К ужасу юноши, Норет вдруг схватила его за запястья. Ее ладони были сильными и теплыми, но такими маленькими, что собственные ладони показались ему огромными холодными лапами. – Я очень волнуюсь. – (Митт и сам понял это: ее руки заметно дрожали.) – Я должна сделать одну вещь. Тебе знакомо ощущение, что ты вот-вот совершишь нечто такое, после чего твоя жизнь уже никогда не будет прежней?
– Нет, пока что ничего подобного со мной не случалось, – соврал Митт.
Он спиной почувствовал присутствие Нависа. Аристократ-южанин холодно глянул на Норет, словно напоминая всем своим видом, что Митт должен попросить свою долю золота. Однако юноша от смущения не мог сообразить, как заговорить об этом.
– А у меня такое ощущение, что случалось, – возразила Норет. – Послушай, не мог бы ты…
На возвышении в конце зала послышался шум. Кто-то потребовал зажечь лампы. Девушка оглянулась:
– О, вот и дядя пришел. И как всегда, пьяный. Я должна идти. Так вот, не мог бы ты, когда придет время, подтвердить то, что касается нашей находки?
– Конечно, – пробормотал Митт, – но…
Норет выпустила его руки и поспешно удалилась. Все двинулись к длинным столам. Навис указал Митту место рядом с собой, чуть ниже главного стола, который, как положено в торжественных случаях, установили на возвышении. Тут-то Митт понял, что в поездке в Аденмаут есть и свое преимущество. В Аберате ему пришлось бы прислуживать за столами вместе с другими отроками. Здесь же он был гостем и потому мог сидеть, а местные прислуживали ему. Он позволил себе успокоиться и попытался насладиться жизнью. Еда оказалась отличной, хотя традиционные колбаски, которые готовят на пиру Вершины лета, слегка разочаровали. Как и большая часть северных блюд, они, похоже, состояли главным образом из овсянки. Но на столе были оленина, и свинина, и курятина, и говядина, и пирожки с устрицами, и пироги с бараниной, начиненной сливами, а еще земляника и малина со взбитыми сливками и сладкие бисквиты. Вдоль столов безостановочно ходили виночерпии, доливая эль и крепкие напитки.
Голоса гостей вскоре слились в веселый рев, который, впрочем, почти полностью заглушал громкий праздничный шум со двора. Митт ел с жадностью и быстро проникся самыми теплыми чувствами к дружинникам, сидевшим с ним за одним столом, несмотря даже на то, что они постоянно отпускали не очень скромные, но добродушные шутки насчет уксуса.
Лорд Стейр, крупный мужчина болезненного вида, действительно оказался пьян – этого нельзя было не заметить. Он развалился в кресле, очень мало ел, зато все время требовал еще вина и беспрестанно бранил подаваемые блюда. Никто не обращал на это особого внимания. Все, кто хотел получить какое-то разрешение или распоряжение, подходили к леди Элтруде. Складывалось впечатление, что маленькая, толстая и громогласная леди Элтруда обладала здесь такой же властью, какую в Аберате имела графиня.
– Так оно и есть, – подтвердил Навис, когда Митт поделился с ним этим наблюдением. – Своим положением здесь я обязан Элтруде. Полагаю, что и Норет тоже.
Было видно, что леди Элтруда очень любит Норет. Она то и дело с гордой улыбкой поглядывала на нее.
Пир подходил к концу. Подали сладкие сыры и засахаренные фрукты, но Митт уже так наелся, что даже не притронулся к этим яствам. А лорд Стейр вдруг заволновался. Он невнятно проревел что-то об «этих горелых бездельниках менестрелях», и, словно в ответ, двор взорвался оглушительными криками и рукоплесканиями. Пирующие поспешно принялись сдвигать столы к стенам. Хестеван встал из-за стола в дальнем конце зала и подошел ближе к дверям – его дожны были слышать как внутри, так и снаружи. Рядом с ним, к великому изумлению Митта, встали Фенна и Морил.
А Навис нахмурился:
– Не думаю, что девчонке следовало сюда приходить. Впрочем, и мальчишке тоже. Мне кажется, что они оба сильно нездоровы. Хотя, наверное, ученики менестреля должны отрабатывать свое содержание.
Его голос был едва слышен в приветственных криках. Никому не было ни малейшего дела до того, как себя чувствуют музыканты: все собирались танцевать. У Хестевана на шее висел узкий продолговатый барабан; он оглянулся, проверяя, готова ли Фенна, державшая ручной орган, и настроил ли Морил свою квиддеру. Зазвучала зажигательная джига. В зале и во дворе гости разбились по парам и пустились в пляс.