Корона для миледи

Брейсвелл Патриция

Беззвучно проклиная бесхарактерных мужчин, она опустилась на колени рядом с королем и, не зная, что делать дальше, раскинула руки в стороны. Ей было неведомо, какую молитву возносит небесам Этельред, но ее собственная была искренней просьбой, чтобы ей не пришлось стоять на коленях слишком долго. Немного погодя она взглянула Этельреду в лицо и с легким омерзением увидела, что оно блестит от слез. Смущенная таким проявлением недостойной мужчины слабости, она легонько похлопала его по спине так, как она поступила бы с расплакавшимся ребенком.

— Милорд, — зашептала она, пока еще не зная, что говорить дальше, — вы не должны отчаиваться.

В поисках слов утешения она судорожно выхватила их из сегодняшней бесконечно длинной проповеди епископа.

— Спаситель слышит и отвечает на молитвы даже самых скромных своих детей, если в их сердцах достаточно веры в Него. Насколько же больше Его сочувствие и любовь к королю, которому вверена забота обо всех нас?

Поначалу он ничего не отвечал, и Эльгива гадала: не впал ли он и вправду в транс? Однако спустя минуту его напряженное тело обмякло, и он уселся на пятки, уронив лицо в ладони. Обрадовавшись этому, она тоже расслабилась.

— У Господа нет ко мне сочувствия, — пробормотал он. — Он позволил слугам дьявола истязать меня.

Она мало что из этого поняла, кроме того что он, похоже, верил во вмешательство самого Господа Бога в то, что с ним случилось. Если он и грешен, то его грех в гордыне. Она едва сдержалась, чтобы не фыркнуть от самонадеянности Этельреда.

— Расскажите мне, что сегодня случилось, — прошептала она с надеждой. — Может быть, вам станет легче на душе, если вы поделитесь этим. Ну же, мой господин, вы мне расскажете?

Ничего ей сейчас не хотелось больше, чем подняться и отправиться вместе с ним в роскошную королевскую кровать, но, попытавшись это сделать, она могла бы разрушить ту непрочную связь, которая только что между ними возникла. Поэтому она продолжала гладить ладонью его спину и плечи, затем шею и затылок. Она увидела, как поднялась и опустилась его грудь от глубокого вздоха, и он начал изливать ей свою душу.

Она слушала его рассказ, потрясенная дерзостью покушения. Человек с ножом, вероятно, был сумасшедшим, поскольку он не мог надеяться унести ноги подобру-поздорову. Лишь безумец мог пойти на такое преступление.

— Он был послан Небесами, чтобы покарать меня, — сказал Этельред, снова неотрывно глядя на распятую фигуру Христа. — Он не преуспел, но за ним придут другие.

Эльгива закрыла глаза. Что же за грех отягощает душу Этельреда, если он ожидает столь строгого воздаяния Небес? Эту тайну действительно стоило бы узнать. Она открыла глаза и взглянула на мужчину рядом с собой. Его лицо было бледным как воск от измождения, будто его долгое время терзала болезнь. Этот король слаб, и она не чувствовала по отношению к нему ничего, кроме презрения. Правда, напомнила она себе, все мужчины слабы, а он, тем не менее, король.

Продвинувшись вперед, она развернулась так, чтобы можно было смотреть ему прямо в лицо.

— Но, мой господин король, — зашептала она, — неужели вы не видите, что это, возможно, не суд Божий над вами, а предупреждение? Даже если Господь позволил этому посланцу преисподней покуситься на вас, он не достиг успеха. Ваш сын вас защитил, и это тоже, вне всякого сомнения, промысел Божий.

Король ее внимательно слушал. По углубившимся морщинам на его хмуром лбу она видела, что он тщательно обдумывает ее слова. Ободренная успехом, Эльгива решила идти дальше.

— Молитва принесет вам благо, милорд, вы должны молиться о руководстве. Вы правы в том, что этот человек, возможно, только первый вестник страшной бури, готовой на вас обрушиться. Неужто вы не видите, что вам нужно вставать на борьбу с этим бедствием? — Она поискала подходящее случаю сравнение из Библии. — Вы должны стать Давидом, милорд, побеждающим Голиафа. Вы должны стать Самсоном, карающим филистимлян. Будьте королем, ведомым вашей отвагой и гневом, а не сожалениями о том, чего уже не изменить.

Эльгива затаила дыхание. А вдруг она зашла слишком далеко? Не оттолкнет ли он ее с презрением за то, что она самонадеянно его поучает?

Заглянув ему в глаза, она увидела там неожиданный блеск. Но это не было вспышкой гнева или отчаяния. Осмелев, она наклонилась вперед и нежно коснулась языком его нижней губы. В ответ он энергично привлек ее к себе.

Последовавшее соитие было быстрым и грубым и не доставило ей удовольствия. Но это не имело значения, ведь она наконец-то смогла проникнуть в объятия короля. Она вернула его к жизни, и он, несомненно, вознаградит ее соответствующим образом. Гроя предсказала ей королевскую судьбу, и теперь она была уверена, что ей недолго осталось ждать всего, чего она заслуживает.

Эмма плохо спала в ночь после дня святого Этельреда, поскольку проклятия, брошенные напавшим на короля датчанином, продолжали эхом звучать в ее сознании. Утром она попросила аудиенции у Этельреда и, получив отказ, встревожилась. Почему он не допустил ее к себе? Может, теперь он боится всего датского, в том числе и собственной жены, в жилах матери которой течет датская кровь?

В течение всего дня она пыталась выяснить, что происходит в покоях короля, но так и не смогла ничего узнать, и ее дурные предчувствия усиливались. Она ощущала себя такой же беспомощной, как мышь, запертая в сундуке, лишенная возможности видеть и слышать. Она не решалась ни с кем заговорить о случившемся на соборной площади, ведь король ей это запретил. Она не решалась даже поделиться своими опасениями с братом в письме, боясь, что его перехватят.

К середине дня, измучившись от бесконечной вереницы вопросов, кружащихся в ее голове, она пошла в дворцовый парк, надеясь там немного успокоиться в одиночестве. Все, что она могла сейчас делать, — это расхаживать взад-вперед, снедаемая сомнениями и тревогой. Она решила, что ей нужно попытаться поговорить с Этельстаном, ведь ей больше некому было доверить свои переживания, а он, безусловно, знал, что на уме у короля. Ей очень хотелось увидеть его, получить хоть какое-то утешение от беседы с ним.