Коронованный лев
Шрифт:
— Нельзя, — сказал он ровным тоном. — И в то же время, всегда можно изменить что-то. Только что именно?
Я пожал плечами.
— А о чем шла речь у Таванна? — спросил я. — О чем-то таком же веселом? Вы случайно не планировали?..
— Нет.
— Хоть это пока еще хорошо.
— Пока мы все больше говорили о Фландрии, — в которую и собирались двинуться наши якобы примиренные объединенные войска. Идея сама по себе была неплоха — что может примирить лучше общего противника? — Правда, он заметил, что «если так пойдет и дальше, армия может передраться не дойдя до границы».
Я задумчиво кивнул.
— Но
— А там был и Колиньи? — удивился я.
— Нет, это со слов Таванна, которым я склонен верить. И в конце концов, у Колиньи есть основания для оптимизма — если у нас будет мир, то нас голландцы, не в пример фанатичным испанцам, примут как освободителей, и на этом Франция много выиграет, оттого все старые враги, по большей части, стараются выглядеть друзьями, несмотря на то, что в иное время с удовольствием вцепились бы друг другу в горло.
— Конечно. — Я помолчал. — Ну а что-нибудь «неправильное» в ваших разговорах было? Что-то, чему здесь еще не место?
Дверь открылась, и мы на некоторое время прервались — нам принесли наш абсурдный кофе.
— Нет, — ответил отец, когда нас оставили, помешивая кофе крошечной ложечкой. — Ничего слишком выходящего за рамки банальности.
— А мне вчера пришла в голову одна мысль, — и я поделился с ним своим подозрением насчет вымышленных персонажей. — Ведь кто-то мог взять себе вымышленное имя, выудив его из еще ненаписанной беллетристики. Слишком много совпадений. В конце концов, я никогда не верил в эту чепуху насчет того, что все придуманное — где-то существует.
Отец некоторое время сверлил меня взглядом.
— Вполне возможно, — сказал он, постучав ложечкой по краю керамического стаканчика. — Кроме того, могу сказать тебе еще одну вещь. Твоя рота шеволежеров «Мэзон дю Руа», по воспоминаниям моего альтер-эго, была сформирована только в тысяча пятьсот семидесятом году.
— Семидесятом?.. — пробормотал я, снова ощутив острый приступ нереальности собственной жизни. — Где же я тогда был в шестьдесят восьмом и шестьдесят девятом?.. — Впрочем, спокойно, по воспоминаниям наших альтер-эго, нас вообще никогда не было. Но… — Я все-таки проверю его, — заключил я, испытывая двойственное чувство. Мне совершенно не хотелось, чтобы Мержи оказался неведомым преступником из будущего — он мне нравился. Но альтернативы?.. Разве что неведомый Весельчак из «Пулярки». А остальное — куда хуже… И ведь была еще одна возможность — того, что на происходящее есть и другая точка зрения — точка зрения тех, кого мы ищем, и ее следует узнать. Все же, мне не хотелось, чтобы за его маской скрывалось какое-то чудовище. Но разве за маской самой реальности не прячется нечто чудовищное? Сперва нужно просто все понять. То, что мы были друзьями, до некоторой степени облегчало задачу.
— С другой стороны, по моим настоящим воспоминаниям, а то, что я помню из другого времени, на этот маловажный счет молчит, — продолжал отец, — это достаточно старый род. Никто не появлялся из воздуха.
— Но мы ведь и сами как будто были тут всегда… — возразил я. — Хотя нет, это другое…
Но почему же другое? Да потому, что если бы здесь появился человек с совершенно вымышленным именем, ему пришлось бы все же появиться из воздуха, не имея никакого прошлого, никакой истории.
— Может, и нет, — между тем кивнул отец. — Мы же не знаем, как именно все это действует и точно ли, что изменяться все не начало гораздо раньше и не за один прием, что не было многих проникновений в прошлое, уже серьезно изменивших его.
— Но есть еще одна загвоздка. Если он тут давно, он, как будто, никак не влияет на события, живет частной жизнью и ненавидит интриги. Он кажется совершенно безобидным.
— Может быть, только кажется.
— Да, — согласился я и, нахмурившись, залпом допил свой кофе, забыв о том, что на дне осталась только гуща.
Намеренье немедленно отправиться проверить свою гипотезу насчет книжных персонажей пришлось отложить.
— Куда-то собираешься? — с тревогой спросил Огюст, возникая в дверях.
— Пожалуй, что да, — ответил я и, подняв голову, увидел его совершенно трагическое лицо. — А в чем дело?
Огюст некоторое время буравил меня пристальным, требовательным и в то же время неуверенным взглядом.
— Я посылал утром письмо адмиралу. Ты же знаешь, я был его адъютантом после Конде. От него пришел ответ. Он будет рад принять меня сегодня. Ты не желаешь пойти со мной?
— К адмиралу? — переспросил я. — Но что мне там делать?
Ответ был написан у Огюста на лице — удерживать его от нервного срыва. Разве он может выдержать все это один? Так ведь и с ума сойти недолго.
— Я надеюсь, ты не написал ему ничего особенного… что могло бы вызвать панику? — на всякий случай осторожно уточнил я.
— Нет, — ответил Огюст, нервно сглотнув, и я вспомнил его вчерашние слова о том, что он собирался доложить адмиралу о неких буйствах в городе. Это был и вполне объективный предлог призвать к осторожности. Наверняка Огюст думал о том же. Изменит ли это что-то? Вряд ли. Но…
Тем более, лучше будет пойти с Огюстом, чтобы он ничего не натворил и не впал в отчаяние.
— Хорошо, — сказал я. — Подожди немного. Сейчас.
Огюст вздохнул с облегчением и зачем-то осторожно попробовал на прочность дверной косяк, ударив в него несильно пару раз затянутым в шелковую перчатку кулаком.
— Хорошо…
Улица Бетизи располагалась в нескольких кварталах от нас. Было так же ясно и солнечно как вчера, солнце, появляясь над крышами домов, припекало как в конце июня.
— И впрямь, — пробормотал Огюст, рассеянно оглядываясь по сторонам и щурясь на солнце. — Отчего же ты не можешь смотреть на все нашими глазами?..
— Пока что у меня есть собственные, — ответил я. — Но это вовсе не значит, что им интересно, на какой они стороне.
Огюст усмехнулся, чуть сердито и пренебрежительно.
— Это ведь невозможно.
— Ну а я все-таки попробую.
Огюст пожал плечами.
Дорога обошлась без приключений, но дом адмирала вызывал угнетающее впечатление даже при взгляде издали. Он был окружен плотной толпой приверженцев некоронованного гугенотского короля, черные одежды пуритан перемежались яркими пятнами тех, кто не был внешне столь уж строгих правил, но общий тон, еще и из-за плотности толпы, оставался темным и от него доносился шум как от глухого морского прибоя. Все были вооружены и возбуждены, кругом царил порядок, но окна большинства ближайших домов были закрыты ставнями наглухо.