Короткая память
Шрифт:
В доме было тихо. Дети уже спали.
— Давай уедем отсюда, — сказала Екатерина Ивановна. — Я больше не могу...
— Когда-нибудь уедем, — пообещал Терехин.
— Вхожу сегодня в магазин, а на меня пальцем показывают, — сказала Екатерина Ивановна. — А дети же все слышат!..
Они помолчали.
— Надо тебе на работу устраиваться, — вздохнул Терехин. — Лучше всего в комбинатовский детсад. Максим при тебе будет, а Таню определишь в ясли.
— Олег! — испуганно сказала она.
— А насчет
Она с ужасом посмотрела на мужа.
— Но ты же не виноват! — сказала она.
— Виноват, Катя, — вздохнул он.
— В чем? — Глаза ее расширились.
— В том, что цел остался... А они погибли.
— Потому что беляевский сынок ездить не умеет?
— Бесполезно, Катя... Чему быть, того не миновать.
Она закричала:
— Я знаю, следователю приказали его выгородить, а тебя посадить... Мы ведь никто, с нами как угодно можно... Но я в Москву поеду, до самого большого начальника дойду, я на них найду управу!
— Тише, — попросил он, — детей разбудишь.
Она замолчала. Только жалобно всхлипывала.
— Зря говоришь, Катя, — сказал Терехин. — Никто никому не приказывал... И следователь очень хороший человек, Зубков Геннадий Сергеевич... Но за Беляева две смерти, а что за меня?
Она молчала.
— И это, наверное, правильно, — сказал он.
— Чего правильно? — возмутилась она.
— А то, что горе перетягивает, — сказал он. — Так и должно быть. Если, конечно, мы люди, а не чурки березовые…
Кудинов сидел на почте, ждал междугородного разговора.
Уже поговорила какая-то старушка с Кишиневом, военный что-то долго объяснял своей жене в городе Саранске, а Кудинов все сидел и ждал.
Наконец женский голос в динамике объявил:
— Москва, третья кабина...
Кудинов быстро вошел, снял трубку, сказал:
— Нина?.. Ниночка, здравствуй... Это я, Матвей...
...Усталая простоволосая женщина, не очень молодая, в выцветшем домашнем халате сидела на табуретке в кухне своей большой московской квартиры и плакала в телефонную трубку.
— ...Оля была мне сестрой, — говорила женщина. — Больше, чем сестрой...
— Я знаю, — прозвучал в трубке голос Кудинова.
Из глубины квартиры слышались громкие детские голоса.
— Получили мою телеграмму? — спросила женщина.
— Да, спасибо, — сказал Кудинов.
— О чем ты говоришь? Спасибо! — Она опять заплакала.
— Нина, — сказал в трубке голос Кудинова. — Старики очень плохи. Степан Алексеевич две недели лежал в больнице.
— А как сейчас? — Она вытерла слезы.
— Да неважно... Очень неважно...
Женщина не ответила.
— Алло! — прозвучал в трубке голос Кудинова. — Ты меня слышишь?
— Слышу, — сказала она.
— Посадишь в самолет, а я их здесь встречу. В аэропорту. Хорошо?
— Это тебя Игорь просил позвонить? — спросила она.
— Да что ты, Ниночка! — сказал голос в трубке. — Никто пока не знает о нашем разговоре.
— Значит, дети теперь ему понадобились? — сказала Нина. — А когда раскатывал с той женщиной, дети никому не были нужны.
— Нина! — Голос Кудинова в трубке стал громче. — Что ты говоришь? Той женщины уже нет, она погибла!
— Я ей смерти не желала, — возразила Нина. — Судьба сама так распорядилась. Без меня.
В глубине квартиры еще сильнее расшумелись дети.
— Я ведь в курсе, Мотя, — сказала Нина. — Оленька мне часто звонила... Как представлю, что старики пируют со своей новой невестушкой... что хочешь делай, а простить им этого не могу.
Трубка молчала.
— Я стала очень злой, Мотя, — сказала Нина. — Такой злой, что даже самой страшно...
...Кудинов стоял в телефонной будке. Не перебивал Нину. Слушал. Вдруг сказал:
— А почему не спрашиваешь, что теперь с Игорем будет?
— А разве он виноват? — после некоторой паузы спросил ее голос в трубке.
— Одно тебе скажу, в тюрьму его не посадят.
— За что же в тюрьму? — услышал Матвей Ильич. — Кто-кто, а он-то уж до конца жизни наказан.
— Не знаю, — сказал Кудинов.
— Что?
— Ничего, — сказал Кудинов. — Я говорю, ты совсем не злая. Ты молодец, Нина, ты очень добрая... Решишь с детьми, дай телеграмму.
Игорь Степанович Беляев и старики сидели за накрытым столом.
Бутылка водки была уже почти пуста. Пил, впрочем, один Игорь Степанович. Рюмка старика оставалась нетронутой.
— Все, баста, — сказал Игорь Степанович. — Решение принято. В Москву вас забираю, к себе. Из этой дыры…
— Хорошо, Игоречек, — сказала Вера Михайловна, — только не пей сейчас больше. Ладно?
— Это не самое страшное, мама, — возразил Игорь Степанович.
В комнату вошел Кудинов.
— Добрый вечер, — поздоровался он.
— А, зятек! — сказал Игорь Степанович. — Прошу к нашему шалашу.
Вера Михайловна заторопилась.
— Сейчас, Мотенька... Я тебе отдельно, на масле.. — Она вышла за дверь.
— Язвенникам можно? — Игорь Степанович поднял над столом бутылку.