Короткометражные чувства
Шрифт:
Вдруг Не Та отступила: за ее прямой спиной кривлялось, фосфоресцируя, «Светлое Вчера»:
— Валяй… Только не говори потом, будто у тебя украли воспоминание. Типа, «santa yesterday», все дела… И love-story не переигрывай: застрянешь! Ты в Прошлом, понимаешь, ненормальная? Из него не все возвращаются! Эй, ты слышишь? Слышишь? Не все-э-э!! Слышишь-шишь-шишь-шишь?..
Самым странным во все этом оказывалось даже не то, что Та, как ей позже чудилось, расквиталась со своей чудовищной короткометражностью, а то, что у нее — «юной и беззаботной» («Юной и беззаботной? Ну-ну!» — «Цыц, девчонка!») в этом свершающемся здесь и сейчас Прошлом оказались теперешние мозги. И вот теперь эти самые мозги (глаза — мозги наружу) —
Впрочем, Прошлого, в котором она, как ей кажется теперь, была «юна и беззаботна», никогда не существовало — во всяком случае, именно в комбинации юности с беззаботностью. Увы.
Однако не пора ли подслушать-подсмотреть, что там, «в первом лице»?
Я воровато пробираюсь по паутине тех лет. Путаюсь. Боюсь. Нарушаю спокойствие затерянного в пространстве времени. Мне важно понять — понять! — по глупости или по-настоящему, любовь или suka, самообман или то, ради чего в ссылку там… или куда их всех,парам-пам-пам?!. Так вот идиотничая сама с собой, примечаю незнамо где знакомый силуэт. О- о: настоящий: неразбавленный: Тот. И тот самый профиль, который… Ба! Ужель и я так же помялась? Впрочем, только морщины и украшают настоящую wwwoman.
О- о ! Он тоже, тоже, путешествует в этом чертовом времени! Но чего ради?! Что ищет душа его — и не находит?!. Исходя из чьей-то нелепой идеи, он должен быть счастлив, пар а м-пам-пам!
— Но только не здесь и не сейчас, — о – о,этот голос! Голос, который в двадцать первом, по счастью, уж не узнать, даже если и расслышать.
— По счастью? — как всегда, грустно усмехается Тот и рассеивается, словно туман, над Новоспасским монастырем: да он и есть туман — не тронуть, не рассказать; не дай бог, снять перед ним кожу! Без рук-ног на земле сырой расстелиться, без языка завоешь, костей по моргам не соберешь: туман ядовит, как ядовиты все черно-белые короткометражности для способных на trip за горизонт.
Та удаляет экс-файлы (тефайлы!) один за другим: странно, как странно! И — ни буквы, ни изображения. Ни в одной программе. Ни в столе. Ни на полке. Ни в потайном кармашке. Ни под матрасом. Символы сдаются без боя и гибнут на удивление легко: всё, что Та хотела узнать, но боялась спросить, распадается на ничего не значащие паззлы, не имеющие звука, запаха и вкуса. «Они не оставляют ничего кроме душной тяжести внизу живота моего. Жизни моей. Впрочем, пар а м-пам-пам, прошлой: и р-раз — глубокий, как и индейский колодец, выыыыыы-дооооох», — она выдыхает.
Говорят, кур доят. Еще говорят, будто человеческой психике никогда-де не выдюжить знания о Самом Главном — и именно потому людики смертны и несовершенны.
— Ты уверена? — неуверенно произносит Тот; при-плыли-с, оказывается, я давным-давно разговариваю с собой!
Не могу сказать, будто мне нелегко вступать в диалог с Тем: после удаления ненужных файлов все складывается гораздо удачнее. Правда, находясь в бог знает каком времени, по техническим причинам приходится «делать» лицо. Отмерять
Поза — раскованная, «упаковка» — продуманно-небрежная — резко контрастировали с тем, что прячут волки-одиночки за темными очками. Я была, пожалуй, слишком сильна, а это пугает привыкших видеть лишь одну сторону луны. Поэтому Не Та, вставшая вдруг между нами, заплакала, а Не Тот закашлял и отвернулся. Совсем как тогда… Как тогда… Да ведь это и есть Тогда! Но Сейчасмне безумно хочется спрятаться, скрыться от этой странной пары — юной загруженной дивы в узких джинсах да от делано-равнодушного вьюноши, одну за одной смолящего «Золотую Яву»: в конце концов, они оба уже удалены и не подлежат воскрешению — такова моя воля, дык!
Хочу — прячусь. Хочу — вороч у : благо, в руках у Того спасительный спиртуоз. У меня же — «Книга перемен», в символах которой я, вообще-то, мало что смыслю и таскаю ее за собой исключительно по дурной привычке, которую очень скоро влегкую выжгу каленым железом: и пусть — развороченное дымящееся мясо, и пусть! Коли бартером является svoboda in vivo, можно пожертвовать красотой тела.
Но вот и 64 гексаграммы, канканирующие в голове, скоропостижно выходят в тираж, а первый круг символов «И-цзина», чья борьба начал типа эм-жэ перестала занимать мой мозг, больше не снится.
Тотже ничегошеньки не знает, поэтому и запевает новую песню заморского гостя, «Песню о второстепенном» — ему не хочется терпеть экстрим-пару слишком долго, потому что у нихвсё как всегда: не к месту, не ко времени, да и попросту никому не нужно. Наконец, не выдержав напряжения и исключив возможность перезагрузки смыслов, Тот подает голос:
— Здравствуй, женщина!
Быть может, я должна была отбить, словно воланчик ракеткой, банальность. У-ди-вить. В общем, придумать еще какой-нибудь «тар а м-пам-пам». Все дела. Но я-то как раз не хотела больше глотать шпаги, давным-давно объевшись сим острым блюдом, от которого случалась бессонница, опоэтизированная романтиками-невротиками и товокнутыми символистами. Поэтому и не ответила, а Тот, грамотно наливая спиртуоз в серебряные рюмки-наперстки (с каких это пор он сменил привычную тару?), произнес как будто в воздух:
— Не будем доводить тел а до инфарктов. Просто выпьем яду, если еще раз увидим их вместе, — и указал на диву с юнцом.
Я снова смолчала, но выпила: оч-чень хор-рошая ледяная водка.
— Все это глупо! — он снова посмотрел на них и налил еще.
— Да, — я невольно вздохнула, но только невольно. — Да-а… Не стоило встречаться, право, — сказала за меня барышня из позапрошлого века.
— Право?.. — повторило эхо.
— Глупо встречать прошлое в коротких штанишках! — рассмеялась я и присела, штанишки те, однако, поддерживая, да примериваясь к прыжку, ради которого, собственно, весь этот бред и затевался: я ведь давным-давно хотела кое-кого убить. О нет, вовсе не Того! Между тем карман мой давно жег Лук суперсовременный, складной— так, во всяком случае, курсивилось на ценнике. Я ловко разложила его и, будто всю жизнь только и делала, что целилась да стреляла, натянула тетиву: о- о , тот звук до сих пор стоит в ушах, как стоит перед глазами и кровь, стекающая с ее груди на ну очень узкие джинсы…