Коротков
Шрифт:
Когда Германия напала на СССР, Хесслер сразу изъявил желание вступить в Красную Армию. Он прошел специальную подготовку как радист и разведчик в Уфе, Рязани и Москве.
Напарник Хесслера Роберт Барт, по профессии печатник, тоже был коммунистом. Уже в первые годы нацистского режима он подвергся аресту и кратковременному заключению в берлинской тюрьме Плетцензее [113] .
В 1939 году Барта призвали в вермахт, он служил вначале радистом, затем артиллеристом. Воевал во Франции, был ранен и награжден «Железным крестом» второго класса. В 1941 году ефрейтора Барта послали на Восточный фронт, а уже в марте 1942 года он перешел на сторону Красной Армии. Его даже не пришлось долго готовить, поскольку Барт был вполне квалифицированным
113
Весьма примечательно, что нацистские власти дальновидно оберегали будущий призывной контингент. С этой целью молодых людей, замеченных в оппозиционных взглядах, если только за ними не числилось серьезных грехов перед режимом, подвергали лишь сравнительно недолгому — год-два — заключению с целью «перевоспитания» или просто запугивания.
Хесслер и Барт должны были добраться до Берлина под видом солдат, следующих в Германию в краткосрочные отпуска [114] .
Хесслер (оперативный псевдоним «Франц») был снабжен подлинными документами на имя обер-ефрейтора артиллерии Хельмута Вегнера.
Барт (оперативный псевдоним «Бек») стал вахмистром артиллерии (это соответствовало званию фельдфебеля в пехоте).
5 августа 1942 года Хесслер и Барт опустились на парашютах на разложенные в условленном порядке партизанские костры в районе между Брянском и Гомелем. В ранцах кроме обычных вещей, что мог иметь при себе солдат-отпускник, были аккуратно уложены рации. Партизанские проводники доставили Хесслера и Барта к ближайшей железнодорожной станции. Спустя неделю через Белосток, Варшаву и Познань разведчики добрались до Берлина.
114
Еще один пример предусмотрительности: немецкие военнослужащие после нескольких месяцев пребывания на передовой получали краткосрочные отпуска на родину. В результате в Германии во время войны рождаемость почти не снизилась. К тому же дети, рожденные немками вне брака, считались находящимися под личным покровительством фюрера, а матери-одиночки почитались как истинные патриотки.
Хесслер явился на квартиру Шумахеров и провел здесь три недели, потом около двух недель жил в семье участников организации рабочего Рихарда Вайсенштайнера и его жены Ханни в районе Шонеберг, на Ворбергштрассе, 2. Барт остановился у знакомых на Курфюрстенштрассе, 162.
Казалось, все сошло благополучно. Разведчики доехали до столицы без приключений, документы их были в порядке и при проверке в пути следования ни малейшего подозрения не вызвали. Об их задании ни гестапо, ни абвер заранее знать не могли, да и не знали. Под наблюдение они попали лишь с того мгновения, как установили связь с берлинским подпольем. Местонахождение Хесслера гестаповцы выявили почти сразу, но квартиру, где поселился Барт, почему-то выследить не сумели.
В середине августа в Центре приняли радиограмму от Хесслера: «Прибыл благополучно. Встретил “Тенора” и беседовал с Харро. Все обстоит благополучно. Группа значительно выросла за счет антифашистского пополнения и ведет активную работу. Аппаратура работает [115] , но по непонятным причинам связи, тем не менее, нет. По получении сигнала о приеме радиограммы дополнительно сообщу информацию “Корсиканца” и “Старшины”. В настоящее время озабочен жильем».
Передачу Хесслер вел из ателье Оды Шотмюллер. В дальнейшем для этой цели он пользовался также и квартирой Эрики фон Брокдорф.
115
Речь идет о трех рациях, имевшихся у Коппи и Шульце.
В конце августа 1942 года в Берлине, а затем и в других городах начались аресты. За считанные дни в тюрьмы на Принц-Альбрехтштрассе, Кантштрассе, Александерплац, а также в женскую тюрьму на Барнимштрассе было брошено сто девятнадцать человек. Впоследствии это число возросло еще на несколько
В случае провала разведчика, тем более, группы разведчиков, принято, да и просто необходимо, хотя бы для предотвращения подобных неудач в будущем, найти причины происшедшего. Еще совсем недавно во всех бедах и несчастьях винили непременно «изменников» и «предателей». Это было удобно во всех отношениях для начальства, особенно высокого уровня, поскольку снимало с них ответственность за трагедию, к тому же укладывалось в фальшивую «теорию обострения классовой борьбы», повсеместного проникновения скрытых «врагов народа» и тому подобное. (Хотя, разумеется, случаи предательства иногда имели место.) Однако почему-то никто не задавался вопросом, почему это же самое руководство так скверно вело отбор для работы в разведке, допускало проникновение в нее людей недостаточно стойких, а то и прямых врагов.
Мало кому известно, что из сотен существовавших во время Великой Отечественной войны на территории СССР подпольных молодежно-комсомольских организаций, разгромлены спецслужбами оккупантов были все до одной. Уцелели в силу каких-то конкретных обстоятельств лишь отдельные их участники. Так неужели все эти патриотические организации и группы были напичканы изменниками и предателями?
В советской исторической и художественной литературе тех лет просто не принято было учитывать профессионализм, опыт и возможности, которыми располагала вражеская контрразведка, шла ли речь о гестапо, абвере, СД или уголовной полиции.
Естественно, что умы историков, литераторов, вообще общественности уже более полувека волнует проблема гибели «Красной капеллы». Называется много причин (в том числе и непременное предательство), кроме самых очевидных, причем не только для профессионалов разведки, и вовсе не запрятанных в самые глубокие тайники спецслужб.
Такой знаток многих тайн, сам высокопрофессиональный специалист, покойный генерал-лейтенант Павел Судоплатов называл как главные две следующие причины: первое, наличие в «Красной капелле» значительного числа лиц пресловутой «еврейской национальности», то есть евреев, что делало их легкоуязвимыми для того же гестапо, и второе — то, что участники многих групп в нарушение правил конспирации поддерживали между собой линейную связь.
Что можно сказать по этому поводу?
Во-первых, в берлинских группах евреев не было вообще. К 1942 году, когда в Берлине начались массовые аресты, в Германии евреев фактически не осталось. Часть из них успела эмигрировать еще до войны или бежать нелегальными путями, или была истреблена, или находилась в лагерях смерти. Незначительная часть германского еврейства, пока пребывавшая на свободе, сидела под таким плотным колпаком гестапо, что ни о каком ее участии в подполье и речи не могло быть.
Во Франции, Бельгии и некоторых других оккупированных странах евреев в советской разведке действительно было много. Но тот же «Кент» (Анатолий Гуревич) жил и действовал по паспорту уругвайца. «Большой Шеф», он же «Жильбер», он же «Отто» (то есть Леопольд Треппер) имел набор различных документов, но ни одного, разумеется, в котором была бы отметка о его принадлежности к еврейской нации. Охоту за ними обоими вели крупные криминалисты гестапо и абвера как за вражескими крупными разведчиками. Ни гауптштурмфюрера Гиринга, ни его преемника Панвица абсолютно не интересовала национальность как Треппера, так и Гуревича. Еврейскую проблему в смысле ее «окончательного решения» начальство поручило оберштурмбаннфюреру Эйхману, он ею и занимался.
Теперь о линейной связи. В принципе, она действительно недопустима. Но это было неизбежно. Дело в том, что группы и Шульце-Бойзена, и Харнака, и Кукхофа создавались не профессиональными сотрудниками советских резидентур как агентурная сеть с соблюдением всех предписываемых в подобных случаях предосторожностей и правил. Они складывались сами собой как сообщества лиц, не приемлющих нацистский режим, независимо от различия в политических взглядах и религиозных воззрений. То есть из числа людей, полностью доверяющих друг другу, иначе говоря, из близких, проверенных десятилетиями друзей, то есть именно по «линейному принципу». Отказаться от линейной связи для них означало бы попросту прервать едва ли не все добрые знакомства, дружеские, а то и родственные отношения.