Корпорация счастья. История российского рейва
Шрифт:
Конец подземному затворничеству положила противоречивая натура Андрея. Она всегда толкала его в спину и побуждала к действиям, но сейчас он просто суетно спешил и метался из стороны в сторону. Все бы было ничего, моего кипучая энергичность постоянно чередовалась с приступами депрессивной меланхолии. Во время этих провалов полные театрального драматизма любовные переживания насыщали его такими страстями, что, возвращаясь в клуб, он щедро делился с друзьями изрядным количеством личной неврастении. Масштабы собственного клуба Андрею казались уже тесными, не давали покоя гремящие на поверхности бездарные вечерники новоявленных промоутеров. Амбициозная натура Андрея ждала большего признания, и он настойчиво
Сосредоточивший в своих руках все информационные потоки, «Тоннель» долго и придирчиво выбирал из массы предложений. В конце концов они выискали финансовых партнеров и организовали несколько мегавечеринок под своим директоратом. Наиболее крупная из этих акций осуществилась на деньги довольно загадочных структур, но прошла в здании Центрального выставочного зала. Впервые за всю свою двухсотлетнюю историю здание Конногвардейского манежа стало площадкой для танцев. Диджеем на этом масштабном шабаше выступил сам Андрей Хаас, а танцевальными шлягерами молодых петербуржцев развлекала московская штучка Лада Дэне. Народу собралось столько, что опьяненные успехом представители загадочной структуры впали в эйфорическое состояние. На радостях они выпили так много писки и вынюхали так много кокаина, что под утро, с криками «Эго наш город!» вдребезги разбили свой дорогущий «ВМВ».
Дорогая вечеринка удалась. Этот хорошо подложенный заряд рванул с таким грохотом, что после фееричного рейва в Манеже народ стал веселиться так, как будто жить ему осталось последний день. Разбить машину по пути в клуб и с хохотом бросить ее обескураженным ментам — это был уже не подвиг. Теперь почти на каждой большой вечеринке отыскивался какой-нибудь новый гуляка, который по просьбе своей девушки «кидал штукарь грина», чтобы «все было» (то есть тысячу долларов, чтобы танцы продолжались еще час или два). Шампанское лилось пенными струями, дорогой коньяк продавался в барах бутылками, билеты стали стоить тысячи рублей, и у многих в карманах завелись модные таблеточки. Потеснив недоумевающую молодежь, на танцполы ринулись «малиновые пиджаки» и в переполненных гардеробах впервые стало не хватать номерков.
Тихо разбогатевшие «широкие массы» пришли в движение и наконец поняли, как нужно развлекаться: дорого, вычурно, до потери сознания. Именно в этот период на крупных вечеринках впервые появился неприятный душок дешевой буржуазности. Заработала давно простаивавшая ярмарка тщеславия. Красным шелком, золотым блеском и лаковой кожей на коммерческие танцполы обрушилась лавина вульгарной итальянской моды. Наступил звездный час для всех, кто тратил тысячи долларов на своих пергидрольных блондинок, покупал им ложные «Versace», сомнительные «Dolce & Gabbana», попугайские «Moschino» и тонны блестящих побрякушек. В лучах сценических прожекторов их никчемная и никому доселе не интересная жизнь обрела свой яркий и оттого такой долгожданный смысл. В ярком блеске этого смысла и под пьянящим соусом абсолютной модности спесивые «новые русские» и их увешанные бижутерией «офисные палки», а также «правильные пацаны» со своими грудастыми «телками» наконец окончательно раскусили подозрительную пилюлю странного ночного куража.
Теперь в прямом и переносном смысле эти «пилюли» стали неотъемлемой частью их вальяжного отдыха. Для тысяч продвинутых коммерсантов и их заклятых врагов-рэкетиров обратной дороги уже не было. И те и другие были молоды, и те и другие хотели развлекаться, у тех и у других были деньги. Результат этой сомнительной общности определился очень быстро — оказываясь на танцполах, они начинали есть таблетки горстями. Кокаин был тогда еще дорогой диковинкой, поэтому новообращенные набрасывались на «колеса» и, обжираясь ими, становились героями клубных анекдотов. Ели они их много, глупо и по кабацкой привычке - чтобы забыться. Разница была лишь в одном — первые запивали их ликером «Амаретто», а вторые по старинке теплой водкой.
Психоделический туман, выпущенный из темного Подземелья, заколдовывал приобщившихся чарами еженедельного безумия, да так, что отныне они обречены были плясать субботними ночами без сна и отдыха, до полного лишения сил.
Некоторые проплясали так очень многое. Иные - все, что имели. Остановиться им было сложно. Скорость, с которой вечеринки потащили за собой банальное понятие «красивая жизнь», требовала денег. Ко всему прочему все это сопровождалось такими фантастическими выбросами эмоциональной энергии, что некоторые после своих трипов к делам уже не возвращались. Глядя на беснующихся на танцполе братков, завсегдатай клуба, бывалый рейвер Алик Оглоблин, сказал про них: «Они всю свою звериную юность пробегали с палками по рынкам, убивали и мучили людей, а теперь, уже в зрелом возрасте, проглотили волшебную конфетку и неожиданно вернулись в недополученное детство».
Необыкновенные, пугающие своей доброй расслабленностью ощущения озаряли улыбками суровые лица, вылепленные из мускулов и шрамов, крепкие головы трещали от психотропного воздействия музыки, и, будучи не в силах противиться таким бешеным ощущениям, новоявленные танцоры ревели и завывали от счастья.
Спустя какое-то время для этих примитивных существ изобрели и особое название, метко приклеившееся к ним и их неформатным танцам. Чаще всего трясущиеся в таблеточном экстазе, мокрые от пота «пацаны» выкрикивали кричалку: «Давай! Давай! Давай!!!»
Этот двусмысленный призыв, опоясанный обручем заливистого свиста, стал настоящим народным кличем, собиравшим в то время вокруг себя равных по пустоте сознания.
Но время шло, оно неудержимо быстро летело над зарывшимся под землю клубом, шурша старомодным перекидным календарем в его смешном офисе, меняя декорации природы и вытирая из памяти его посетителей уже отболевшие печали минувшего. Время кружило всех этих танцующих людей в своем собственном танце, переставляло их с клетки на клетку, и несмотря ни на что людей, играющих в эту игру без правил, с каждым днем становилось все больше.
Наступил новый 1994 год. И он был совершенно не похож на год минувший. Теперь контроль над этой веселой игрой уже не принадлежал «Тоннелю» безраздельно, как раньше, монополия клуба заканчивалась, и на ход событий начинали влиять новые игроки.
Время шло, однако двадцатипятилетним героям этой истории, живущим большей частью без света дня, в подлунном мире, по-прежнему казалось, что оно терпеливо ждет за спиной, не мешает, а то и вовсе что его не существует. Это странное, усыпляющее ощущение постоянной ночи осталось у них с тех самых пор, когда они сообща прожили самые счастливые времена своей юности в развеселых сквотах и никогда не спящих художнических мастерских.
Тогда они еще не ощущали могучей силы времени, потому что беззаботно не следили за ним, теперь же, повзрослев и распрощавшись с былой беззаботностью, они не чувствовали его потому, что находились в самом центре образовавшегося вокруг них огромного вихря людей и событий. В центре ураганной воронки всегда поразительно спокойно, но всем известно, что это шаткое равновесие сил. Вокруг такой безмятежности всегда бушуют мощные потоки и невообразимые страсти. Не являлось исключением и призрачное благополучие «Тоннеля», просто шестиметровая толща земли и бетона пока еще скрывала возмутителей общественного спокойствия от гроз и бед, гремящих над поверхностью земли.