Корпорация счастья. История российского рейва
Шрифт:
– Миша! Какого черта! — орал Алексей, не обращая внимания на то, что еще не все гости покинули клуб. — Говорят, ты берешь с наших друзей деньги на входе? Это правда?!
– Ну если ты называешь друзьями приятелей Юли Шубы, то тогда да. Она их сама не знает. Я их не знаю. Да и он и нас тоже. Почему бы им не заплатить за вход?
– Почему? Я тебе сейчас объясню почему! — закричал на него Алексей. — Ты стоишь на входе для того, чтобы посторонние не попадали сюда. Но у нас клуб для друзей.
Сюда попадают только в одном случае: если ты друг. За деньги или кого попало мы не пускаем.
— В таком случае, может быть, ты сам будешь стоять на входе? — съ язвил Миша и лукаво уставился на Алексея черными бусинками глаз.
Тот не выдержал и, окончательно сорвавшись, заорал:
— Буду! Лучше уж я сам буду стоять на входе, чем поручать это таким, как ты.
— Я не очень понимаю, из-за чего ты так орешь, — повышая голос, начал отбиваться Миша. — Мы пускаем сюда огромное
Дождавшись этого вопроса, Алексей взбеленился и закричал ему прямо в лицо:
— Да! Я работаю за идею! Я пускаю к себе в клуб кого хочу. И беру деньги, когда хочу. Понял? Это мой клуб!
— Но это и мой клуб! — начиная стервенеть, закричал Миша.
— Может быть. В какой-то мере! Но решения тут принимаются коллективно или никак. Понял!? Иди лучше шей свои тряпки! Шитик!
Разговор имел только одно последствие: две недели друзья не разговаривали, а после этого Миша как-то незаметно вывез свои вещи и, не прощаясь ни с кем, исчез с Фонтанки. Лопнула такая крепкая дружба, и разошлись в стороны пути-дорожки. Андрей, естественно, был на стороне брата и так же, как он, против мелочных выгод, но так как верх взяли эмоции, то сказать что-либо примиряющее никто не мог. Все произошло комкано, поспешно и суетно. В каком-то тонком месте надорвался нервный узелок, стыд сменился брезгливостью, а после все накрыла безудержность ярости.
Мишино исчезновение не сразу, но все же сказалось на привычном укладе жизни и деятельности «Танцпола». Несколько недель июня братья вдвоем тянули клуб, вечеринки продолжались, но вскорости их стали настигать последствия событий, случившихся задолго до этого расставания.
Случилось то, что давно могло случиться, и, как это всегда бывает, в самый неподходящий момент. Из небытия возникли озлобленные на неформалов рыботорговцы. Бывшие партнеры и спонсоры по «Gagarin-party», компания «Кринта», раздобыли все-таки какие-то документы на право распоряжаться площадями в доме и однажды заявились с милицией. Их приход нельзя было предсказать, иммунитет у клуба был ослабленный, и это привело к тому, что «Танцпол» не смог ничего внятного им противопоставить. Менты предприняли традиционный прессинг и вынудили молодых людей в трехдневный срок очистить помещение. Началась агония клуба. Удар, нанесенный всеми этими неприятными обстоятельствами, был такой силы, что оправлялись от него долго и мучительно. Основные ценности и личные вещи были перемещены в пустующую квартиру в соседнем шестиэтажном доме, в «Танцполе» оставили лишь диджейский стол и гору аппаратуры. Еще несколько недель нелегальным образом в опечатанной ментами квартире удавалось проводить вечеринки, но всему приходит конец, и однажды эту старую, ставшую родной и близкой квартиру пришлось оставить. Закончилась славная история этого места. В покинутой всеми квартире остались лишь грациозные девушки, одиноко пляшущие в овальных гипсовых медальонах.
Из Москвы приехала Марина. Она почувствовала сердцем, что происходит что-то нехорошее, и, оставив все дела, примчалась в Петербург. Они с Алексеем как-то обустроили огромную чужую квартиру на четвертом этаже в соседнем шестиэтажном доме и зажили в ней втроем. Из Москвы Марина приехала уже не одна. По ее постоянной счастливой задумчивости и округлившимся формам можно было догадаться, что она беременна. Ее растущий живот действовал на Алексея, как магнит, и, раздумывая над жизнью, он подолгу просиживал с ней рядом, положив тяжелую голову ей на колени.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ДЕТИ ПОДЗЕПЕЛЬЯ
1993-1998
1
С вечера 12 декабря 1992 года крепчающий мороз подмел остатки витавшей в небе влажной мути, и всю ночь эта снежная мука белым крошевом сыпалась на спящий город. Поутру на совершенно чистом и бездонном голубом небе вспыхнуло солнце. Своими лучами оно обшарило убеленные улицы, раскидало повсюду длинные тени и засветило так ярко, что квелые пешеходы щурились, закрывали ладонями глаза.
Начинался прекрасный день. Александровский сад, обнимающий своей большей частью Ленинградский зоопарк, к этому времени уже был полон людьми. По одной из его извилистых аллей, дымя сигаретками и вполголоса переговариваясь, неторопливо шагали Денис Одинг и Олег Назаров. За ранним часом шаги их были нетверды. Еще ни разу со времени окончания средней школы Денис не заставлял себя вставать так рано. Не без дрожи отвращения, он спросонья окунулся в безумный мир утреннего метро, и прокатился в вагоне, полном спешащих на работу горожан. Олег держался более уверенно — сказывался не до конца забытый армейский опыт ранних подъемов, но и его вязко мутило от вида заспанных соотечественников.
Подняться из мягких и теплых постелей их заставило одно очень важное обстоятельство: именно в это время, а точнее в восемь утра, Римлян Зуфарович наказал им явиться к себе в подвал. Этот строгай и загадочный Римлян Зуфарович говорил с ними по телефону только один раз, но и этого раза было достаточно, чтобы Денис все понял и сообщил другу:
— Этот старикан, судя по всему, порядочный зануда. Сталинский сокол.
— Будем с ним работать! — оптимистично заверил друга Олег.
Не случайно должны были встретиться молодые художники с этим «сталинским соколом». В течение этого солнечного дня, и уж тем более в событиях, предшествующих ему, не было никаких случайностей. Олег в очередной раз съездил к Аннете в Германию и, вернувшись, привез оттуда окончательное намерение связать отныне воедино свой образ жизни и свою привычку постоянно веселиться. После ставшей знаменитой мастерской в Свечном переулке, судьба таскала друзей по разным адресам, но всюду, где они ни пускали корни, их очень скоро настигали неблагоприятные обстоятельства и злая воля недружелюбно настроенных третьих лиц рушила все планы. К тому времени рисование картин уже давно было задвинуто на пятый план, а приоритетным занятием для Олега и Дениса стали одни лишь вечеринки. Да и не могло быть на тот момент ничего более интересного. Каждый новый день был светел лишь тем, что обязательно приходила ночь, и неизбежно наступал веселый час начала новой acid-party. За прошедшие два года друзья собрали вокруг себя внушительное количество преданных молодых людей и слепо верили тому, что самое главное в их дальнейшей жизни — это не останавливаться, и продолжать веселиться.
Все к этому шло. Вечеринки полностью завладели умами молодежи и загремели по городу. Летом этого же года, помимо «Танцпола» на Фонтанке, открылся еще один неформальный клуб. Назывался он по месту расположения - «Обводы и Газы», так как находился на пересечении Обводного канала и проспекта Газа. В целом мрачное и депрессивное место, огромный доходный дом — мелкие кооператоры, цыгане, подозрительные конторки, пьянь и прочая городская шушера, наполняли его темные квартиры, как тараканы старый буфет. Верховодили новым клубом несколько постоянных посетителей Фонтанки: Слон, Ломбах, Кузьма и Массальский. Квартиру со сломанными стенами они оклеили белой бумагой, разрисовали все флюрокрасками и оснастили имеющимися в наличии приборами. Клуб получился простенький, но едкий, как редька. Едким он был от неимоверного количества горькой на вкус кислоты, которой потчевали друг друга его верные поклонники. Новая формация молодежи, те, для которых попасть на Фонтанку было лишь несбыточным желанием, устремились туда и забурлили в нем адским месивом.
Бывая на Фонтанке, наведываясь на «Обводы», посещая вечеринки Бирмана — Салмаксова, а позднее и ставшего самостоятельным Воронцова, Олег и Денис все больше убеждались, что им необходим свой собственный клуб. Посещая берлинские и гамбургские притоны, Олег насмотрелся всякого и, вернувшись в Петербург, предложил другу искать заброшенный подвал. По его мнению, клуб под землей меньше мозолил бы глаза обывателям и властям, нежели беспрестанно орущая по ночам квартира. В конце концов, идея зарыться под землю настолько завладела умами художников, что они перешли к конкретным действиям. После долгих и утомительных поисков на Зверинской улице был найден огромный земляной курпш, под восьмиметровой толщей которого прятался построенный на случай ядерной войны пункт управления каким-то заводом. Пересмотрев за эти месяцы массу заброшенных убежищ, ребята уже было отчаялись, но вот судьба улыбнулась, и в лабиринте улиц Петроградской стороны они наткнулись на этот холм. Отделенное от жилых домов деревьями, это убежище одиноко дыбилось из земли посреди огромного участка незастроенной территории. Летом оно зарастало буйной зеленью и было излюбленным местом гадящих собак, а зимой естественным способом холм превращался в детскую горку для санного катания.
Найдя этот заманчивый объект, художники навели справки и очень скоро оказались в приемной директора крупного оборонного завода. Это огромное, занимающее несколько кварталов предприятие в связи с сокращением госзаказа и переходом на самоокупаемость на всех парах приближалось к экономическому краху. Директор, технарь-интеллектуал, весьма приветливо встретил художников и, услыхав об их интересе к убежищу, не удивился. Покуда у директора в глазах горел огонек участливого внимания, Олег и Денис, перебивая друг друга, объясняли, насколько станет жизнь на зелоте краше, если у него хватит мужества и он пустит неформалов в подвал. Из их фантасмагорических рассказов выходило, что это чуть ли не спасет тонущий в долгах завод, так как получение прибыли в будущем клубе гарантировало бы истерзанному предприятию жиденький, но зато постоянный ручеек денег. Чтобы вот так вот сразу не пугать вечеринками воодушевленного директора, основной упор рассказчики делали на художественную часть прожекта. В течение получаса директор узнал для себя много интересного, в том числе и множество новых слов. Улыбка, появившаяся у него на лице сразу, как только он увидел крашеные волосы Одинга и ярко-оранжевую куртку Назарова, не сходила с его физиономии до самого конца их встречи. Когда же фонтан красноречия у просителей иссяк и они, ожидая вердикта, смолкли, директор собрал воедино полученные впечатления и, приняв решение, сообщил художникам: