Корпулентные достоинства, или Знатный переполох. Дилогия
Шрифт:
«Ну, здравствуй, Дуся-Дусенька, Евдокия Поликарповна! Что делать-то будем?» — Обратилась я сама к себе, немного ошалев от всего того, что разом вспомнилось.
И если поначалу, а вернее перед своей отключкой, я почти решила признаться в том, что являлась иномирянкой, то сейчас, поразмыслив немного на спокойную голову, пришла к выводу, что этого делать было нельзя. И не потому, что Раевские меня такую не приняли бы. Может и приняли бы… Не знаю… Только кому от этого стало бы легче? Ведь им пришлось бы заново переживать смерть их дочери! И сколько душевных мук и терзаний им пришлось бы пережить, чтобы смириться с утратой и допустить мысль, что я, чужачка, в праве
Но даже если бы меня приняли и полюбили со вей моей иномирностью (на что я в глубине души искренне надеялась), в этом мире уже появились люди и события, которые во многом зависели от меня, как от графини Раевской. А отцу, как верноподданному, все равно пришлось бы рассказать обо мне Царю, который в свете новой информации мог бы на корню зарубить идею с женской маг гимназией и вообще попытаться выведать все, что мне известно о таком похожем мире, а там и вовсе признать опасной. Уж больно наше будущее отличается от их настоящего. И тогда не сложно представить какая бы меня ожидала судьба. Не зря, ох, не зря в свое время Старица не советовала мне раскрывать свою сущность…
В этот момент краешком сознания я уловила слово «Старица», которое прозвучало где-то рядом в разговоре и, видимо, срезанировало с моими собственными мыслями в этот момент. Поэтому я оторвалась от своих размышлений и прислушалась.
— Да, Поликарп! — Почти шипела маменька. — Ты же сам помнишь, как Старица нам с тобой говорила, что нельзя давить на девочку! Что никто точно не может сказать, где в действительности все это время пребывала ее душа, а потому нечего удивляться некоторым странностям в поведении дочери!
— Но она ведь знает такие вещи, что…. — Пытался оправдать свой, так сказать, наезд на меня папенька.
— Какие такие вещи она сказала, которые будут стоить ее жизни и здоровья? А?! Поликарп, мне вообще все равно, что она знает незнакомые песни, все равно, что так ловко управляется с магией, все равно, что интересуется неженскими делами и даже что-то там знает о Японии! Главное, что моя дочь жива и здорова, полна энергии и имеет цель в жизни, а не сидит в кресле словно овощ, который и остается разве что кормить, чтобы увидеть хоть какие-то проявления эмоций! — На последних словах голос маменьки сорвался и она разрыдалась на плече у папеньки.
Ох-ох-ох. Бедная женщина! Сколько всего ей пришлось пережить! Наверное, в жизни найдется мало вещей способных ранить больше, чем болезнь или смерть собственного ребенка. Я, к слову, пока таких не знаю…
А Старица оказывается не пустила все на самотек, а провела определенную работу с моими родителями. Не зря все это время мне сходили с рук все мои странности. Это я по своему скудоумию считала, что никто ничего не замечает, и я вся такая умная и изобретательная, а оно вона как! Что ж, значит и выдумывать ничего не нужно…
Я медленно открыла глаза и подняла голову.
«О! И ты тут!» — Чуть не вырвалось у меня, когда я увидела в соседнем кресле не сводившего с меня взгляда Заславского. Видимо, меня из занимаемого мной ранее кресла даже никуда не переносили. Хотя, собственно, зачем? — «Ооой, а чего это у него глаза такие серьезные-серьезные, и какая-то решимость на их дне тлеет. Что он там себе надумал, болезный?»
— Здрасте… — Отчего-то вырвалось у меня. Уж больно неоднозначно я себя под этим взглядом ощущала.
В это мгновение, он, наконец, осознал, что я очнулась и тут же слетел со своего кресла и, встав передо мной на одно колено, взял мою руку в свои и заглянул в глаза.
— Евдокия… Поликарповна, как я рад, что вы пришли в себя!
«А ведь он и правда рад! Прияяятно…» — Подумалось мне, и я ему улыбнулась.
— Доченька! — Тут же бросилась ко мне маменька, рыдая уже на моем плече.
Папенька мялся рядом и не знал, что делать. Я же гладила маменьку по плечам и голове и подбадривающе улыбалась отцу и Дмитрию. Все же маменька сильно перенервничала. Никогда ее такой не видела! Хотя, не удивлюсь, что она до последнего боялась, что я после своего обморока опять превращусь в овощ. Вон, и папеньке хвост накрутила по полной.
Наконец, все более-менее успокоились и на коротком семейном совете было решено, что ни на какую аудиенцию в Кремль я завтра не поеду.
— Не чего тебе пока там делать! — Строго сказал отец.
— Но ведь меня сам Император позвал! — Возразила было я.
— Я все его величеству объясню. Он поймет! — А потом добавил так тихо, что услышала, наверное, только я. — Недовольство Царя-батюшки я как-нибудь переживу, а вот расстройство Дарьи Сергеевны не факт.
Ну что ж, ради спокойствия своих уже таких родных и близких я готова была недельку побыть дома. Тем более отец пообещал мне, что расскажет обо всем, что будет на совещании, конечно, касательно моей темы. И еще заверил, что учебные заведения они уже не раз открывали и без труда придумают что-нибудь и с женской магической гимназией. Моя помощь в любом случае понадобится чуть позже, когда нужно будет обсуждать учебные программы. Также отец мне рассказал, что государь впечатлился моей сегодняшней речью и даже сказал отцу, что давно не видел столь серьезных молодых барышень.
Однако, все эти разговоры насчет дворца были уже после того, как я лично проводила Заславского до порога. Почему-то с ним было очень хорошо и спокойно находиться рядом, особенно после пережитого сегодня стресса.
— Евдокия… Поликарповна. — Снова запнулся он.
— Когда это уместно, можете называть меня просто Евдокией. — Сказала я ему с улыбкой.
Все же мы не жених и невеста и не друзья детства, чтобы позволять себе такие вольности в обществе. Это в деревне было еще куда ни шло обращаться по имени к своим соседям, а в столице ни-ни. Этикет, так его рас так!
— А вы называйте меня Дмитрием. — Тут же расцвел в ответной улыбке он. — Мне будет очень приятно.
Вот на такой милой ноте мы бы и расстались, не взыграй во мне желание примерить цилиндр, который я решила ему подать пока он одевался.
Я, стоя перед зеркалом, залихватски надела его немного набок, повернулась к нему и, лукаво улыбаясь, спросила.
— Ну, как? Нравится?
— О да! — Тут же заверил меня он. — Вам явно стоит ввести в моду подобные женские головные уборы.
Я тут же снова повернулась к зеркалу в желании, как говориться, прицениться к идее. Однако, цилиндр сидел на моей голове слишком не устойчиво, а потому при резком повороте головы слетел и отправился прямо под ноги входившему в коридор лакею. Тот его непроизвольно отфутболил прямо в стену, откуда тот странным образом срикошетил на бедного лакея, который нес поднос с кувшином воды. Как итог: лакей облит водой, а несчастный головной убор мало того, что тоже оказался облит, так еще и припечатан сверху тяжелым стеклянным кувшином.