Корпус-3
Шрифт:
Над мостом ползет сине-оранжевый «пончик» — множество тонких ног с крючками и когтями-ножницами. Он останавливается, оглядывает нас блестящими голубыми глазами, затем скользит дальше по проводам, раскачиваясь и закручиваясь вокруг растений. На самом деле это не паук, потому что его тело похоже на круг, на тороид, на пончик.
Я вспоминаю какой-то сладкий и хрустящий объект и вместе с этим что-то горячее и горькое — кофе.
— Глядя на него, думаешь про кофе, да? — спрашивает женщина. — Я не знаю, что такое кофе, а ты?
— Пока нет.
Я рад быть с ними, рад снова путешествовать в компании, но и напуган тоже. Видимо, мне не понравится то, что они мне покажут, потому что женщина все печальнее, а мальчик возбужден, словно в ожидании подарков.
— Давно ты проснулся? — спрашивает он.
— Несколько дней назад.
Мы добираемся до противоположной стороны. Дверь открыта.
— Она никогдане закрывается. Поэтому в наши комнаты проникают ароматы сада, — говорит мальчик.
— Это приятно, — замечает женщина, — однако мне здесь уже надоело. Пожалуй, пойду дальше. — Она обнимает девочку; той это не нравится, но она слишком устала, чтобы убрать руку.
— Ага, как же, — говорит мальчик. Похоже, они уже много раз это обсуждали.
Женщина входит первой и манит меня пальцем.
Учитель узнает слишком много
Мы пересекаем сад и проходим по короткому коридору. Мальчик приветственно разводит руками.
— Это дом, — говорит он.
Лампочки довольно яркие, и все ясно видно, но по сравнению с садом здесь темно. На сотни метров в обе стороны — ряд дверей. Потолок — стена, обращенная к центру Корабля, — прозрачный, однако особой пользы от этого нет, за ним темно. Я различаю только несколько крошечных тусклых огней и смутные силуэты. Возможно, здесь проснувшиеся колонисты будут жить и готовиться к посадке.
Мальчик идет впереди, девочка отстает шагов на пять-шесть. Женщина позади меня, слишком близко. Мы проходим метров сорок, мимо шести комнат с каждой стороны, и внезапно воздух остывает. Складывается впечатление, что здесь холодно всегда.
Одна из дверей больше остальных, за ней еще один длинный коридор, в конце которого виден голубоватый свет.
Женщина останавливается, делает знак рукой, снова поворачивает налево. Осолонь.Мне кажется, что осолонь — добрый знак, но не исключено, что я и ошибаюсь.
— У кого-нибудь есть карта? — спрашиваю я.
— Нам она не нужна, — отвечает мальчик. — Мы редко отсюда уходим.
Я обращаюсь к женщине:
— Откуда взялись все эти твари — та, что в саду, зуборылы, уборщики?
— Некоторые из них — факторы. Больше я ничего не знаю.
— Ей кажется, что она должна это помнить, — говорит мальчик. — Но извергнуть из себя информацию она не может. — Засунув палец в рот, он изображает рвоту, затем проводит влажным пальцем по лбу и морщится. — И это ее бесит.
— Все должно быть по-другому, — соглашаюсь я.
— Я никакого Сна не знаю, — продолжает мальчик. — И мне так даже лучше. Ты полагаешь, что это корабль, а мне кажется, что это просто бесконечная штука с людьми.
Он ведет меня налево, в еще один коридор, — расширяясь, тот переходит в трубу. Мы идем по длинному цилиндру, по сторонам которого в ряд стоят прямоугольные стеклянные ящики. Здесь холод другой — у него есть цель. Освещение постепенно становится сапфировым,словно мы внутри ледника.Про ледники я знаю только то, что они были на нашей планете. Ледяные горы, текущие, словно реки…
Передо мной встает образ — стена синего льда и белого снега, по ней карабкается человек. Воспоминание настолько запутанное, что делиться им с другими я не хочу. Ледник. Чувства и образы, вызванные этим словом, завораживают; будь я один, остановился бы, закрыл глаза и стал наслаждаться визуальными и даже тактильными воспоминаниями — скольжение на длинных досках, полярные шапки, кубики, прыгающие в замерзших бокалах сладкого чая и лимонада, — целая жизнь, полная ледяных вещей, совсем не похожая на этот жестокий мороз.
— Пока она не скажет, не смотри, — предупреждает мальчик.
Я не могу удержаться и смотрю. Ящики покрыты инеем. Мы проходим мимо десятка, второго — то же самое.
— Стой, — говорит женщина.
Мальчик по-прежнему наблюдает за мной с жуткой ухмылкой.
Повсюду голубой свет. Новые заиндевевшие ящики. Мои ноги стынут. Девочка отстала — я ее не вижу.
— Как в морозильнике. — Я вспоминаю вкус бифштекса, баранины и свинины — разных видов мяса,которое нужно хранить в холоде, чтобы оно не испортилось. Впрочем, здесь вместо мяса что-то другое. Снова это слово — рыба.Замороженная рыба, сложенная в штабеля, словно пиломатериалы.
— Мы все когда-нибудь превратимся в мясо, — говорит женщина, радуясь моему выражению лица и тому, что наши мысли, похоже, снова совпали.
— Нам здесь не место, — замечаю я.
— Пока мы живы — да, — соглашается мальчик.
— Этот, — говорит женщина. — Смотри внимательно. — Она наклоняется и стирает иней. Ящик набит теми же спальными коконами, которые я уже видел. На этот раз они расправлены и сложены по три или больше.
В каждом коконе труп. Некоторые сильно повреждены — зияющие раны, оторванные конечности и головы. Тела бесцветны, если не считать ледниковой голубизны.
— Все мертвы? — спрашиваю я.
— Смотри внимательно, — требует мальчик и нагибает мою голову вперед. Я хочу сопротивляться, врезать ему… но ничего не делаю. Мой нос почти касается прозрачной стенки ящика, такой холодной, что моя кожа сейчас пристынет к нему.
В нескольких сантиметрах от меня, за стенкой, голова. Мужчина. Коконы слишком короткие, чтобы служить саванами. Лицо застыло, глаза пустые, рот открыт. Ниже пояса кокон провисает: ног нет.