Корректировщик истории. Три бестселлера одним томом
Шрифт:
Никуда рядовой младший лейтенант Земляков отворачиваться не стал, склонился к девчонке, оправил слипшийся подол, прикрывая трикотажные чулки.
– Ничего, через месяц ходить будешь, чаи бойцам разносить. И вправду, вскользь зацепило.
– Один черт, кому я, уродка, нужна, – тихо сказала девочка Маруся.
Утешать Женька не умел, потому сказал сурово, в стиле начальницы:
– Тебе виднее. Утонченная какая. Из дворян? Вон бойцов посекло, а держатся. Ну ты-то, конечно, иная, ранимая.
Девочка ничего не ответила, просто начала плакать. Совсем стало нехорошо толмачу Землякову.
– Да
Не было первой помощи раненым. И второй помощи не было. Эвакуация в госпитале шла.
Женька старался совсем не думать. Еще утром казалось – повидал войну в лицо. Танки горящие, росчерки трассеров, треск автоматов, мертвецов на мостовой.
А война здесь таилась – в Клингородке. Самая ее неприкрытая душа – истерзанная, в обрубках ампутаций, орущая от боли и в бреду, загнившая, умирающая и не желающая умирать.
Подходили машины: грузовики 86-й бригады, ремонтные машины, наполовину загруженные ящиками с какими-то особо ценными запчастями. Громыхал разношерстный колесный хлам, нещадно парящий пробитыми радиаторами, волокущий друг друга на буксире. Еще подкатывали повозки, телеги, брички – трофейные мадьярские, немецкие, кустарные-совхозные. У ворот стоял тупомордый немецкий бензовоз, оглушительно воняющий пробитой цистерной. Носилки с ранеными привязывали к узким помостам по бокам искореженной емкости.
Ходячих было мало. В основном неподвижные, часто бессознательные люди в ржаво-желтых бинтах. Ходячие постарались спастись, уехать, уйти еще до того, как дорогу на Белгород перерезали немцы. Но эшелонами отправить успели не всех.
Много их было, раненых. Женька хватался за неудобные ручки носилок. Волокли сначала рысцой, потом быстрым шагом. Ноша хрипела, стонала, материлась. Последнее было лучше всего – отвлекало. Бригадой из пяти человек командовал старичок-санитар. Хорошо командовал, по уму. Вообще-то людей, не обгрызенных войной, здесь почти не было – только водители, несколько санитарок да десяток женщин в гражданском. Врачи, оставшиеся в госпитале, распоряжались в палатах и у машин. Женька работал в паре с длинноруким артиллеристом, у того были повреждены глаза и лицо, голова походила на грубо слепленную башку снеговика с несколькими щелями-бойницами. На лестницах артиллерист требовал, чтобы ему отсчитывали ступеньки. Ничего, приноровились. Неутомимый старичок-санитар таскал носилки в паре с охающей теткой-поварихой. Успевал ругать и нахваливать всех подряд, неприлично подбадривать щупленькую женщину, носившую матрацы, одеяла и шинели, чтобы укрывать раненых.
На смрад палат Женька внимания не обращал. Первый раз, правда, так по мозгам врезало – хоть падай. Но бегали на свежий воздух, успевали дыхнуть, возвращались за новой ношей. Запахи карболки и гноя, заскорузлого белья, гремящие под ногами «утки» уже не имели значения. Взять, решительно переложить на носилки. Человек кричал, умолял, но слушать его было нельзя. Вниз по лестнице, к машине или к повозке. Переложить, сверху матрац или шинель. Снова вверх…
Стреляли на улице,
Снова вниз…
Подошло отделение саперов, оборванных, с карабинами за плечами. Тоже таскали раненых, некоторых волокли прямо на сетках коек. Командовал саперами почему-то майор-железнодорожник. Загруженные машины отъезжали, трактор, пыхтя сажей, подволок длинный прицеп…
Несколько раз Женька видел начальницу – Катька вместе с военврачом распределяла транспорт. Военврач, интеллигентная дама в ретростильных металлических очках, материлась почище сержантши. Потом Катька мелькнула еще раз – хрипя от ярости, била прикладом «СВТ» кривоного бойца, тот приседал, заслоняя голову руками…
– Шабаш. Только морг остался, – сказал санитар и принялся скручивать «козью ножку». Пальцы у него тряслись, махорка сыпалась на кафельный пол. Женька вытащил из кармана зажигалку. Оказалось, тоже руки трясутся.
– Благодарствую, – санитар пустил клуб едкого дыма. – Вы, товарищ лейтенант, не серчайте, если чего. Оно с матерком, сами знаете…
– Брось, отец, – пробормотал Женька, прислушиваясь к близкой стрельбе. – Ты здесь главный профи.
Маленькая женщина сидела на корточках у опрокинутой печки, тихо плакала. Женька осторожно выглянул в окно. На больничный сквер уже опускался вечерний сумрак. В неглубоком окопчике за вырубленным кустом сирени лежал сапер. Приподнял голову, пальнул из карабина куда-то в сторону улицы. По крыше непрерывно стучало, звякало металлом.
– Земляков, твою… Ты где? – проорал снизу знакомый голос.
– Здесь мы, – откликнулся Женька, перекидывая на грудь автомат.
Начальница взлетела на второй этаж:
– Ну и какого расселись?! Последнюю машину держим. Немцы в двух шагах…
– Мы бегим… – заторопился санитар.
Начальница взглянула на бессильно сидящую женщину:
– Ну-ка…
Она почти волоком тащила женщину по лестнице:
– К задним воротам! По улице уже не проскочишь.
– Ох, вещи-то… – спохватилась повариха.
– Я те дам вещи! Золото-бриллианты? Бегом марш!
Пригибаясь, бежали вдоль забора. Рванула мина, осколки застучали по кирпичам. На улице, совсем близко, длинными очередями ударил пулемет.
– Вот история, – испуганно сказал санитар.
– Херня война, главное – маневры, – подбодрила начальница. – За углом машина, сигайте с ходу…
Женька увидел знакомую корму «ЗИСа». Выглядывали люди, очкастая военврач с маленьким пистолетиком в руках.
Санитар повис на борту, Женька подпихнул его в ватный зад шаровар. Втянули повариху, безглазого артиллериста.
– Садитесь же! Садитесь, Катя! – бормотала военврач.
Женька увидел ее глаза за стеклами очков. Бог ты мой, как боится женщина.
Катрин махнула рукой:
– Тесновато. Мы пешочком. Нам все равно в штаб. Егор, дави!
Из кабины высунулся водитель:
– Ты что?! Меня же капитан на месте пристрелит…
– Езжай, на хер! Только через площадь не вздумай…
Грузовик рывком дернулся к распахнутым воротам. Виднелись качающиеся лица в сумраке тента. Военврач неловко обхватывала белоголового артиллериста, пристроившегося верхом на заднем борту.