Корректировщики
Шрифт:
Ей с самого начала стоило бы раскрыть глаза. Она ему доверяла, не скрывала этого доверия, потому что не хотела сдерживаться и лукавить. “Будь что будет”, — думала Оля, и даже не пыталась проанализировать их отношения. Зато это сделал Илья. И цинично объяснил, чего хочет. Даже не попытался сгладить резкие слова.
Доигралась, думала Оля. Сама себе твердила — он только друг. И не заметила, как влюбилась. Теперь он ей нужен, а она ему — нет! Не нужна! Что может быть страшнее?! Она для него — лишь очередная знакомая. И он требует, чтоб она не вздумала рассчитывать на что-то
Конечно, Оля виновата сама. Ни одна здравомыслящая девчонка никогда в жизни не станет так слепо доверять почти незнакомому человеку.
Подруга, в лучшем случае только подруга. Она так и стояла у телефона, не раздевшись с улицы, ее знобило после мороза и ветра. Задавленная истерика вызвала чувство острой сонливости, но Оля еще не прожила всю мерку отведенной ей на сегодня боли. Поэтому стояла, не двигаясь. Давала себе какие-то страшные обещания, а горло сжималось, и слезы повисли на ресницах.
Господи, все было так хорошо, так зачем она в него влюбилась?!
13 февраля 2083 года, суббота
Селенград
Павел заметил ее слишком поздно. Оля выскочила из темной полосы между домами и слепо рванула вперед. А на нее надвигалась громада снегоуборочного комбайна, сибирского комбайна, своими клешнями легко разбивавшего глыбы льда в пару-тройку кубических метров.
Павел кричал ей вслед, но Оля ничего не слышала. Еще не поняв, что могло с ней случиться, если она несется вперед как слепая, Павел сорвался с места. Бегал он существенно быстрей нее. И все равно — не успевал, катастрофически не успевал…
Все произошло неожиданно. Комбайн, махина с двадцатиметровым радиусом разворота, повернулся на девяносто градусов на месте, убирая страшные клешни с Олиного пути. Павел еще успел испытать легкий суеверный ужас, увидев, как машина заволоклась характерной серебряной дымкой, и упал, сбитый с ног непонятной волной. Оля, мчавшаяся по прямой, вписалась точно в середину борта комбайна. Вздрогнула, отступила, обогнула его, скрылась в лунной тени дома. И тут комбайн, будто ждал, пока она окажется на безопасном расстоянии, рухнул набок: радиус разворота оказался слишком мал, а скорость — слишком велика для такого маневра.
Сашка помог Павлу сесть, отряхнуться, сам сел рядом на облепленный снегом бордюрчик. Павла будто током ударило: сообразил, что происшедшее чудо может быть объяснено только вмешательством реал-тайм корректировщика. И как пить дать — того самого Вещего Олега. Для вящей надежности еще оглянулся по сторонам. Точно, никого нет. Значит, свидетелями потенциальной катастрофы стали только они с Сашкой. И предотвратил ее кто-то из них. За себя Павел был уверен. Поэтому с подозрением уставился на Сашку.
— Что? — спросил тот. С не меньшим подозрением.
— Кроме тебя, некому.
— Почему? Еще ты.
— Я не делал.
— Ну и я тоже.
Сашка отвернулся. Павел не выдержал:
— А кто тогда?!
— Я почем
Павел его понимал: Сашке совсем не хотелось еще раз на полигон. Павла, впрочем, от такой перспективы тоже корежило.
Непонятная сила ухватила Павла и Сашку за воротники курток сзади, рывком поставила на ноги. При ближайшем рассмотрении непонятной силой оказался бесшумно налетевший сзади Илья Моравлин. Он был зол, как сто тысяч чертей.
— Все в порядке? — спросил он быстро.
Павел переглянулся с Сашкой, прочел в его глазах понимание. Вдвоем уставились на Моравлина. С подозрением.
— Я “постовщик”, — отмел их гнусные инсинуации Моравлин. — Реал-тайм вне моей компетенции.
— Я ни при чем, Пашка тоже, ты физически не можешь. Ну что, остается только Ольга, — съехидничал Сашка.
— Исключено, — отрезал Моравлин. — Информатику знать надо. У женщин физиология не та, чтоб “рутом” быть.
— Знаешь, в свое время считалось, что женщина не может заниматься наукой, потому что у нее мозги иначе устроены! — отчего-то рассвирепел Сашка. — И право голоса ей не нужно, потому что она не способна разобраться в политике!
— Ладно, — очень легко сдался Моравлин, — версия еретическая, но Фоменко уже умер, а Стайнберг далеко, так что нас никто не услышит… Проверяем.
К изумлению Павла, Моравлин вытащил из-за пазухи телефон, набрал номер — интересно, откуда он его знает? Сказал две или три фразы, и таким нежным тоном, что Павел нехорошо насторожился. Илья отнял трубку от уха, изумленно посмотрел на нее, спросил:
— Как — к черту?
— Что, вот так и послала? — с живым интересом уточнил Сашка. — Этими словами?
— Да нет, это так, комментарий к брошенной трубке. — Помолчал, потом ехидно заметил: — Нет, господа борцы за права женщин, феминизму в информатике делать нечего.
Павлу на миг показалось, что за язвительностью Моравлин скрывает растерянность, непонимание, вполне объяснимую обиду от того, что с ним не пожелали разговаривать, другие какие-то, не связанные с Вещим Олегом переживания. Странно, подумал Павел, Моравлин знает Олин телефон, и говорил так, будто они пять минут назад расстались, а никто и не знает, что они встречаются вне Академии… Но уже через секунду впечатление рассеялось. Моравлин тоскливо посмотрел на небо, все, что он думает об увертливом Вещем, отчетливо читалось на лбу.
— Ты как здесь очутился? — спросил Моравлина Павел, на всякий случай спросил, просто чтоб убедиться: его появление — результат случайного совпадения, а не запланированного свидания с Олей.
— Живу рядом, — коротко ответил тот. И даже не подумал спросить, что здесь забыли Павел с Сашкой.
На той стороне перекрестка тормознуло такси, подняв тучу снега. Павел вдруг понял, что ветра больше нет. Улегся как по мановению волшебной палочки. И небо — чистое, усыпано звездами. Куда в один миг делись облака — непонятно. Его пробрал легкий озноб, когда сообразил, что резко улучшившаяся погода могла стать результатом корректировки… вот только это вовсе не вторая ступень, на которой обычно работал Вещий Олег. Жуть какая.