Корсар
Шрифт:
Мой дом уже построили. Это пятистенка наподобие той, в какой я встречался с Петром Первым, только вместо русской печи в каждой комнате по грубке. Я живу в светелке. Здесь стоит широкая кровать, стол, табурет, две лавки, шкаф и буфет, изготовленные по моему заказу, и два сундука, большой и средний, привезенные с моего судна. В большом лежит спасательный жилет. В отличие от предыдущих, этот начинен не столько монетами, сколько драгоценными камнями, чтобы по весу не догадались, что не так уж он и дешев, как кажется. В меньшем сундуке лежат деньги разных стран и навигационные карты и приборы. Я еще не расстался с мыслью удрать из России. Как у каждого русского, у меня врожденное желание жить за границей, и даже после того, как перебираешься в другую страну, желание остается. Капитану Хендрику Пельту переданы инструкции на этот счет. Шхуна должна будет весной и осенью постоянно ходить на Нарву, благо во Франции моим судам сейчас делать нечего. В Западной Европе очередная война — Людовик Четырнадцатый при поддержке Испании бьется пока с Римской империей за то,
— Приставили ко мне, чтобы не сбежал? — первым делом поинтересовался я, когда он доложил, кто такой и зачем прибыл.
— Никак нет, господин полковник! — бодро рявкнул Мефодий Поленов, вперившись в меня честными голубыми глазами, в которых интеллект не рассмотришь даже с помощью микроскопа.
— Когда будешь писать доносы, уточняй у меня непонятные моменты, чтобы не вышло недоразумение, а то одного из нас повесят, особенно тебя, — предложил я.
— Так и сделаю! — заверил он, не поняв, что опровергает предыдущее свое показание.
— И не ори, как голый в бане, — приказал я.
— А я в бане не ору, — удивленно и, наверное, поэтому тихо произнес поручик.
— Вот и мне говори нормально, я не глухой, — заверил его.
Кстати, семнадцать бань (отдельно офицерскую и почти вплотную друг к другу шестнадцать — по одной на эскадрон — солдатские) на берегу Яузы — первое, что простроили для полка.
Новобранцы начали поступать, когда казармы еще не были готовы, поэтому первым делом освоили строительные специальности, в основном переноску и распиливание бревен. Когда набрались все две тысячи, я приказал построить солдат на плацу — части выгона, засыпанного песком, а сверху — гравием. Выехал к ним на коне, чтобы смотрели на начальство снизу вверх, и толкнул речь. Понимал, что оказались эти люди здесь не по своей воле. Надо было отсеять тех, кому армейская служба противопоказана не по здоровью (все прошли продвинутую по нынешним меркам медкомиссию), а по морально-волевым качествам, и мотивировать остальных. В отличие от них, я знал, как нелегко будет солдатам в ближайшие месяцы во время учебы и еще труднее — на войне.
— Первое время вам будет тяжело, потому что будете учиться всякой, казалось бы, ерунде. В бою поймете, что учили вас нужному, что эти знания и умения спасут вам жизнь. Так что верьте своим офицерам и сержантам. Они прошли через все то, что предстоит вам. И у вас будет возможность стать офицерами. Местничества отменяется. Каждого будут ценить по заслугам его, а не предков. Царь собирается ввести такой порядок, что человек любого сословия, дослужившийся до офицера, получит личное дворянство, а до старшего офицера — потомственное. Само собой, с чинами придут и деньги, и вотчины, — посулил я и решил сыграть на слабо: — Я считаю, что лучше иметь мало хороших солдат, чем много плохих. Мне нужны сильные и смелые, настоящие мужчины, воины. Кто знает, что он баба, что в бою струсит и сбежит, пусть удирает сейчас. Оставляйте казенное имущество и идите, куда хотите. В розыск подам через неделю. За это время успеете добежать до Дона, откуда выдачи нет, а самые резвые — до Сибири, откуда выдавать нет смысла, там еще хуже. Только вот от судьбы все равно не убежишь. Кому суждено умереть, тот умрет. Или в бою, как герой, или на плахе. Так что решайте, а если останетесь, не ропщите.
Сбежало всего двадцать шесть человек, в основном сыновья священников. Мошеннику плаха ближе меча или орала.
39
Китайский опыт помог мне быстро и четко организовать обучение полка. Я приказал оборудовать четыре зоны: строевой плац, стрелковый полигон, фехтования и кавалерийскую. Каждый батальон занимался на одной из них день и переходил на другую. Отдельно обучаются артиллеристы. Пушки пусть и малого калибра, но зато их восемь, усиленная батарея. Для них изготовили по моим чертежам лафеты на высоких колесах и двуколки с зарядными ящиками. Пусть учатся, в том числе, с марша вступать в бой. Также сделали по моему требованию полевые кухни на каждый эскадрон. Такого нет даже в нынешних западноевропейских армиях. На обед и ужин у моих солдат горячая еда, пусть и не шибко вкусная, потому что поставляют нам продукты не самые лучшие. Подготовкой артиллеристов и руководством поваров занимается подполковник (здесь их называют полуполковниками)
На строевом плацу первый батальон марширует поэскадронно, перестраивается в каре по отдельности и все вместе. К левой голени каждого солдата привязан пучок сена, к правой — соломы. Большинство из них никак не запомнит, какая нога у них левая, а какая правая. Раньше им это было ни к чему. Обувь, если носили ее, была одинаковая, на любую ногу. Теперь вышагивают под команды сержантов: «Сено! Солома!..». Подумал, что большинство горожан в двадцать первом веке не отличит сено от соломы. Если придется вдруг учить их различать эти два вида фуража, буду привязывать сено к левой руке, а солому — к правой.
Стрельбище с трех сторон ограждает земляной вал высотой метров пять, насыпанный солдатами, чтобы пули не летали по селу и не только. Мишени деревянные, в рост человека. Каждый эскадрон готовит их для себя. Доски привозят крестьяне, отрабатывая оброк царю. Построившись в две шеренги, драгуны палят по очереди со ста шагов. Иногда попадают. Но пока что очень иногда.
В зоне фехтования рубятся на деревянных палашах и колют штыками снопы соломы, привязанные к воткнутым в землю шестам. Штыками уже орудуют хорошо, а вот азам фехтования еще учить и учить. Офицеры сражаются на деревянных шпагах. Они сперва считали себя крутыми фехтовальщиками, но после того, как я с двумя шпагами в руках играючи победил сразу троих, приуныли и принялись усерднее тренироваться.
Кавалерийская зона самая дальняя, в стороне от остальных. Им добираться верхом, не устанут. Да и места надо больше. Один эскадрон учится седлать лошадей, привязывать переметные сумы и шанцевый инструмент, переезжать метров на сто и там слезать с лошади и готовиться к бою, а потом расседлывать лошадей. Это у всех получается хорошо. Лошадь для них не в диковинку. Рядом учатся скакать верхом в походной колонне, перестраиваться, разворачиваться в лаву. Следующий эскадрон рубит на скаку лозу, которую заготавливают сами на берегах реки Яузы. Скоро крестьянам не из чего будет плести корзины. Пока что хорошим результатом считается попасть, скача хлынцой, по лозине и при этом не поранить лошадь. Впрочем, лошади такие убогие, что колбасой лучше бы смотрелись. Мне пришлось съездить в Москву, чтобы купить пару более приличных для себя. Очень хороших привезут в Архангельск в следующем году. Дальше всех занимаются стрелки из пистолетов. Стволов всего сотня, даже на один эскадрон не хватает, поэтому стреляют по очереди. В следующем году мои суда привезут еще четыре тысячи, по два на каждого драгуна. Они скачут медленно к мишени, останавливаются метрах в пятнадцати от нее и палят из седла. Попадают реже, чем из фузеи со ста шагов. Зато лошадей приучают к звукам выстрелов.
— С коня невозможно попасть! — пожаловались мне вчера.
Сегодня я приехал со своим пистолетом, чтобы убедить их в обратном. Заодно решил показать, как надо рубить лозу. День солнечный, но прохладный. Воздух необычайно чист. Хорошая погода для начала осени и показательных выступлений. Приказываю солдатам крепко воткнуть в землю через равные промежутки десять лозин и установить новую мишень так, чтобы в случае попадания она свалилась. Пока выполняли мой приказ, офицеры, а за ними и солдаты из других эскадронов подъехали поближе, чтобы посмотреть. Командиру полка, конечно, не обязательно делать все лучше солдат, его задача думать, принимать верные решения и отдавать правильные приказы, но если и навыки имеет высокие, это укрепляет веру в него.
Я достаю из ножен «дамасскую» саблю, которая путешествует со мной из эпохи в эпоху. Плотно обхватываю рукоять, оплетённую кожаными ремешками. После шпаги сабля кажется слишком тяжелой, но более надежной. При хорошем замахе и резком ударе ей никакой нынешний доспех не преграда. Проверял на кирасах. Толкаю коня шпорами в бока. Он дергается, всхрапывает недовольно, но начинает движение. Разгоняю его и принимаюсь рубить лозу. Если удар нанесен правильно, верхняя ее часть падает вертикально, встревая в землю острым концом, перерубленным под углом. Там, где была одна длинная, станут рядышком две короткие. Зрители от меня справа, видно им хорошо. Я перерубаю все десять лозин. Только первую ударил слишком сильно, поэтому верхняя часть покосилась, но не упала. Поскакав еще немного, засовываю саблю в ножны и достаю пистолет. Это испытание труднее. Монголы научили меня стрелять из лука на скаку. Главное было — отпускать тетиву именно в тот момент, когда все четыре копыта оторвались от земли, лошадь как бы зависла в воздухе, нет тряски, иначе собьется прицел. У меня долго не получалось, пока не выработалось интуитивное чувство нужного момента. При стрельбе из пистолета надо еще учитывать задержку между нажатием на курок и выстрелом. Это доли секунды, но их хватит, чтобы промазать. Я ловлю мишень на прицел, делаю вдох и задерживаю дыхание, а когда наработанная многочисленными тренировками интуиция щелкает в мозгу, нажимаю на курок. Грохочетвыстрел, вылетает облачко черного дыма. Я ловлю ноздрями резкий и приятный запах пороховой гари и выдыхаю вдогонку облачку. Словно именно этого дуновения не хватало, мишень падает под восторженные возгласы зрителей. Я прячу пистолет в кобуру. Офицерам и солдатам не надо знать, что ствол нарезной, а не гладкоствольный, как у их пистолетов. Пусть стремятся к недостижимому. Глядишь, научатся из своих попадать хотя бы с остановившейся лошади.