Корсары Балтики
Шрифт:
— Ладно уж, — величественно позволил покоритель Казани, — пусть живут хоть в теремах, хоть на кораблях. Не слышал я про плененные и потопленные корабли, сейчас знаю. А слыхал я — торговля в Новгороде и Старой Руссе в гору пошла. У меня полки стояли в Копорье и Яме, по Ауге в городках разбросанные — думал, с голодухи опухнут. Деньга выдана, а в лесу медведю эту деньгу не покажешь, селезню мзду не дашь.
— Выжили? — сочувственно спросил Басманов.
— Не то слово, — воскликнул Курбский. — Жирком подернулись. И все через
— Торговля растет — это замечательно, — заговорил Адашев. — А только жалуются на русских ви-тальеров те же датчане. А нам с ними и торговать, и воевать с немцем.
— То и жалуются, — заметил Басманов, — что их собственных витальеров мои людишки на корм рыбам пустили. Вот Новгород и вздохнул свободнее. Прикажете убрать корабли с моря? Я уберу, только кто будет твою, Курбский, рать кормить, пока ты, Адашев, политесы с принцем датским Магнусом и Радзивиллом разводишь?
— Опять началось, — возвел очи горе Адашев. — Все подлецы, одни опричники молодцы.
— Я доли в торге с датскими сукновальщиками не имею, — отрезал Басманов. — А поставки стрелецким полкам идут не из вотчин рода Плещеевых.
— Ты бы не отказался нашу рать одевать, — усмехнулся Курбский. — Как и все остальные Плещеевы, только кто вам даст? Царь-батюшка ясно все отписал — что опричь, а что в земство.
— Довольно, — хватил Басманов кулаком по лавке. — Мы будем дело обсуждать, или вдруг другу в бороды вцепимся?
— Ты ручками не маши на нас, — наставительно покачал пальцем и старательно нахмурился Адашев, — говори, что думаешь о делах Ливонских.
— То и думаю, что всегда, — Басманов говорил излишне резко, сам это понимал, но поделать с собой ничего не мог. — Орден развалится, как только мы на него надавим.
— Что и следует сделать, — елейно улыбнулся Курбский. — Договаривай уж, опричник.
— Что и следует свершить немедля, — Басманов указал на грубо намалеванную карту, брошенную поверх лавки под закрытыми ставнями. — Ударить, как стоим — Курбский из Пскова, а я с Бутурлиным — отсюда. Нарва падет, а магистр выведет свои рати в чисто поле. Курбский его стопчет и пойдет вглубь Ливонии. Войне конец.
— Какой ты быстрый, — развел руками Адашев. — Ливония — это сила.
— Ливония, — в тысячный раз за эти несколько дней повторил опричник, — это была сила. Была, да вся вышла.
— Кто перед государем ответит за погубленные полки? — спросил Адашев.
— Я и отвечу, коли доведется, — Басманов посмотрел на Курбского, опять занявшегося усами. — А что скажет казанский победитель?
— План отличный, — ответствовал тот. — Наскок на татарский манер — или все, или ничего. А Ливония — не Казань и не Крым. Тут Европа, тут постепенно и умно действовать надобно.
— И что с того, что не Крым? До Крыма, конечно, месяцами скакать надо, а татары тем временем степь зажгут и редкие колодцы трупами забьют. А тут — не загнав лошадей, можно всю Ливонию незнамо сколько раз кругами объехать за седьмицу. А Казань и вовсе зря приплел — сам же ее взял и царю-батюшке на блюде преподнес. Сила в ней была во сто крат большая, чем в гнилых рыцарских комтуриях.
— Сколько магистр в поле может вывести? — Басманов спросил у Адашева, желая подчеркнуть, что не знает тот Ливонию — придуманная у него Ливония в голове есть.
— Много, наверное, — неопределенно махнул рукой Адашев. — Если у них денег на дань юрьевскую нет, так что — и войска нет? Ландскнехтов, может, и не наймут тьму-тьмущую, а рыцари — они не за деньги служат, кнехты тоже.
— Магистр может в поле вывести тысяч десять войска, а у Казанского Едигея легко шестьдесят тысяч сабель в набег уходило. Мог и больше, да мы не дали, сразу ударили.
— Выходит, — растерялся Адашев, — у нас в одном только Ивангороде сила большая скоплена?
Курбский солидно откашлялся, требуя тишины.
— Войск у нас больше, это верно Басманов говорит. Но рыцарь — воин особый, лютый, в броню до пят одет. За дело, правым их Церковью почитаемое, борется.
— А наши что же? — вскинулся Басманов.
— А наши стрельцы не ведают, зачем и почему умирать идут на чужбину. Казань — она набеги чинила, в полон брала, рабами обращала…
— Люди знают, зачем нам воевать немца надо, — упрямо выпятил челюсть опричник. — А кто тугодум — тем и объяснить недолго.
— Послушай лучше адашевское видение, — посоветовал Курбский. — А то ты все саблей махать зовешь, а силу Ливонскую не видишь.
— Слушаю, — безнадежно сцепил руки на колене Басманов.
— Одним нам Ливонию одолеть не удастся, — начал Адашев. — Только кровью большой, а царю такого не надобно. Нужны друзья нам в ратном деле.
— Радзивилл? Баторий? Магнус? Кто из них. Или все скопом?
— Опять ты за свое, — возмутился Адашев. — Не государственного ума ты человек, князь Басманов.
— Послушаем государственного, — плечи опричника поникли.
— И литвины, и ляхи, и датчане могут помочь нам. Нужно только перестать их на Балтике топить, ровно котят в проруби.
— А Новгород?
— Потерпит Новгород.
— Ну, тогда да, — горько усмехнулся Басманов. — Если потерпит…
— Литвины готовы воевать прибалтийские земли, ибо орден им самим изрядно насолил. Ляхи так же думают. Дождаться нужно, как они силу соберут, и тогда уже бить.
— И как это мы свенов побили, — поразился опричник, — без ляхов-то? И Магнус не успел…
— То свены, — тон Адашева вновь сделался нравоучительным, — а то Ливония.
— Именно так, — Басманов встал и возбужденно стал прохаживаться. — Свены могли по Неве и до Ореховца дойти, и Ладогу разорить, по рекам из земель корелы спуститься в Вологду — и конец всей торговле нашей. Все одно — побили. Хоть корабли у них имелись, войско с пищалями, и все прочее.