Корсары Николая Первого
Шрифт:
– Боюсь, – хмуро ответил Матвеев и так посмотрел на окружающих, что у тех моментально пропало желание шутить по этому поводу. – А кто не боится, тот первый и умирает.
Философская мысль. Все разом замолчали, обдумывая. Только мичман, дабы разрядить обстановку, брякнул:
– Да брось. Кто не рискует – тот не пьет шампанского.
– Во-во. А кто рискует – идет домой без штанов. Вашбродь, ты меня знаешь, надо будет – пойду. Но как бы хуже не стало.
Что же, пускай вот так, но о дальнейших планах договорились. Куда сложнее было решить, что делать с поморами. Идти с кораблями в Архангельск они вряд ли согласятся. Русский мужик, когда
Откровенно говоря, испытывающему острый дефицит людей Верховцеву хотелось бы, чтоб поморы пополнили его команду. Но вот зачем это было самим поморам? Да, им помогли, их спасли, но зато они перебили английский десант, так что – квиты. Тем более что несколько человек получили серьезные ранения. Британцы, конечно, угроза, однако отступить, уйдя на время опасности со всем скарбом в глубь материка, они вполне могли. Куча лесных заимок, найти которые – уже достижение, пересидеть угрозу есть где, а к зиме враги, так или иначе, уберутся отсюда. Другого варианта у них просто нет, в закованном льдами море англичанам ничего не светит. Именно так озвучил позицию своей родни Гребешков.
Оставались разве что несколько горячих по молодости парней, увидевших в ситуации возможность вырваться из-под родительского крыла. Мир посмотреть, себя показать, на городских девушек полюбоваться и не только… Ну и те, кого вывезли из разграбленной деревни. Конечно, их бы и отсюда не выгнали, однако и жить нахлебниками не слишком хотелось. У помора своя гордость. А так, убедившись, что долю в трофеях мичман не зажимает, да и то, что британцы вывезли из их деревни, разрешил забрать, они поняли: офицер по молодости недотепист, но в бою умел и к своим людям справедлив. Следовательно, идя с ним, появлялся шанс не только еще разок поквитаться с англичанами, но и получить в карман что-нибудь весомое, способное перекрыть материальные потери от грабежа и пожара. Грешно таким не воспользоваться, право слово.
С одной стороны, в сумме восемь человек – лучше, чем ничего. С другой же, приобретение это весьма сомнительное. Хотя бы потому, что теперь предстояло еще принять на себя ответственность за всех, кого мичман вытащил из разграбленной деревни хотя бы до Архангельска. И, случись бой, что делать с пассажирами? Детьми, женщинами, ранеными?
Гребешков, правда, заверил, что проблем с женщинами не возникнет. Больше того, сгодятся в качестве палубных матросов – женщины в этих местах, было дело, и в море, помогая мужьям, хаживали. Звучало это столь непривычно, что Александр только головой покрутил. С другой стороны, читал он про женщин, ставших пиратскими капитанами. Может, конечно, это и выдумки писателей, но все же вероятность того, что работники пера и чернильниц не соврали, допускал. Подумал немного, да и махнул рукой – пускай остаются. Если деваться совсем уж некуда будет – возьмутся за работу с мужиками вместе. А что? Тонуть-то всем. Но если надобности не будет, пускай сидят тихонечко и без нужды на палубу не лезут, мужчин не смущают и жилы не рвут.
Как ни странно, остальные его решение приняли без пререканий. Хотя бы потому, что еще вчера так и было – ничего, справились. И сейчас пассажиры будут на борту недолго, как-нибудь потерпят. Заодно пускай кашеварят. Матвеев, усмехнувшись, сказал, что насчет запрета без нужды таскать тяжести – оно верно, а то надорвутся, понести не смогут, а что за баба без дитяти? От такой циничной прозы жизни Александр даже слегка покраснел, но потом решил не обращать внимания. Ничто человеческое не чуждо даже самой утонченной натуре, а он и сам за последнее время изрядно загрубел.
Вместо того, чтобы предаваться размышлениям о жизненных нюансах и поворотах, Верховцев занялся своими непосредственными обязанностями – распределением людей между двумя кораблями и подготовкой к отплытию. Это только кажется, что все просто, а на самом деле в море невероятное количество мелочей и нюансов, со стороны невидных, но притом жизненно важных. Так что капитанский пригляд нужен. Постепенно мичман втянулся и вовсе перестал обращать внимание на периодически снующих туда-сюда женщин. Работа – она того, лечит.
Это продолжалось аккурат до момента, когда ему потребовалось спуститься в трюм. Он и спускался, в полумраке – по случаю дневного времени фонари не зажигали – да по трапу, уверенный, что уж на ставшем практически родным, осмотренным и ощупанным от киля до клотика судне ему опасаться нечего. Как же он ошибался!
Когда из-под ног с диким мявом вылетело что-то непонятное, Александр от неожиданности не устоял. Удар! Следующее, что он увидел, когда спала с глаз багровая пелена, были доски трюма, изрядно стертые матросскими ногами. Пощупал лоб – горячо. Похоже, будет шишка. Вот ведь… Что здесь творится, черт побери!
В следующий момент ожил слух. Оказывается, он тоже отключился после удара. И по ушам мичмана буквально резанули чьи-то азартные крики. А ведь когда он спускался, все было тихо и спокойно.
На палубу он выбрался быстро, хотя и пошатываясь при этом, словно пьяный. И тут же увидел причину воплей. По ровным, тщательно пригнанным доскам настила туда-сюда металось что-то рыжее, а матросы, как дети малые, с веселыми криками пытались его поймать. Вот ведь… Не зря говорят, солдаты – как дети, только хрен большой и ружье настоящее. Матросы, как выяснилось, мало чем от них отличаются.
Еще один мяв – и Верховцев икнуть не успел от неожиданности, как по его штанам, протыкая их насквозь когтями и больно царапая ногу, буквально взлетело вверх то самое недоразумение, что так долго ловили матросы. Затрещала рубаха, но ткань выдержала, и мичман ощутил на плече неожиданную тяжесть, после чего раздалось громкое и на редкость грозное шипение.
– Эт-то что еще здесь происходит? – рявкнул мичман.
Пожалуй, матросы в первый раз вне боя услышали командный рык в его исполнении. Подействовало, надо сказать, как ушат холодной воды на девку в бане. Разом наступила тишина, а потом раздался знакомый голос Сафина:
– Вашбродь, извиняемся. Тут это…
– Васька! Васька! – на палубу выскочила какая-то женщина из пассажирок.
Хотя подол юбки был едва не до пят, при движении он открыл немного больше. Совсем чуть-чуть, примерно по щиколотку, но этого оказалось достаточно, чтобы воображение уставших в походе матросов тут же дорисовало все остальное. К своему стыду, Верховцев понял, что исключением не является, и ощутил, как приливает к щекам кровь. Впрочем, с этим он справился, просто начав думать о чайках. Отец так учил, главное, переключить сознание на что-то другое, и нехитрый этот прием Александр в свое время успешно освоил.