Кортик
Шрифт:
Пятна фонарей освещали снежные полосы на льду. По кругу двигались катающиеся, странные в бесцельности своего движения. Они двигались толпой, но каждый ехал сам по себе, в одиночку, парами, перегоняя друг друга. Новички ехали осторожно, высоко поднимая ноги, неуклюже отталкиваясь и двигаясь по инерции.
Все ребята ездили на «снегурочках», «нурмисе», и только один Юра Стоцкий — на «норвежках».
Одетый в черный вязаный костюм, он катался только на беговой дорожке, нагнувшись вперед, заложив руки за спину,
Миша и Слава не обращали внимания на Юру, но Генка никак не мог спокойно переносить Юрино высокомерие и однажды, выехав на круг, попробовал гоняться с Юрой. Генка ездил на коньках очень хорошо, лучше всех в школе, но разве мог он на «снегурочках» угнаться за «норвежками»! Он позорно отстал от Юры на целых полкруга.
После этого случая все начали дразнить Генку. Ездили за ним и кричали:
— Эй, валенки, даешь рекорд!
Генка с досады перестал посещать каток, по улицам на коньках тоже не бегал. Он ходил мрачный и однажды объявил Мише и Славе, что приглашает их прийти к нему в субботу на день рождения. Мальчики удивились:
— С собственным угощением?
— Угощение мое, подарки ваши.
Глава 67
День рождения Генки
В субботу вечером друзья пришли к Генке и изумленно вытаращили глаза при виде праздничного стола. На краю его свистел струйками пара самовар с расписным чайником на верхушке. В середине были расставлены тарелки с различным угощением: ломтики сала, вареники в сметане, пирожки и монпансье. По бокам стояло шесть приборов. У стола хлопотала Агриппина Тихоновна.
— Вот это да! — протянул Миша. — Ай да Генка!..
— Ничего особенного, — небрежно произнес Генка. — Прошу… — Он театральным жестом пригласил их к столу.
— Что ты, Геннадий, сразу к столу приглашаешь, — сказала Агриппина Тихоновна, — еще гости должны прийти.
— Кто? — спросили мальчики.
Генка покраснел:
— Мишка Коровин, а больше никто, ей-богу никто.
— А это для кого? — Миша показал на шестой прибор.
— Это? Ах, это… Это на всякий случай, мало ли… вдруг кто-нибудь придет…
— На какие капиталы ты все это оборудовал? — спросил Миша.
Генка ухмыльнулся:
— Это уж дело хозяйское… — Он повернулся к Агриппине Тихоновне, но не успел остановить ее.
— Отец прислал, — сказала Агриппина Тихоновна. — Я говорю: тебе, Геннадий, этих продуктов на месяц хватит, а он и слушать не хочет — давай на стол, и дело с концом. Весь в отца! — добавила она не то с осуждением, не то с восхищением.
— Даже конфеты прислал, — сказал Миша.
— Нет, — сказала Агриппина Тихоновна, — монпансье Геннадий сам купил: коньки-то он продал…
— Тетя! — закричал Генка. — Ведь я вас просил!..
— Чего уж там… — отмахнулась Агриппина Тихоновна. — Оно и лучше: валенок не напасешься.
— Если бы я знал, что ты ради фасона продал коньки, — сказал Миша, — то я бы к тебе в гости не пришел.
— Я и без коньков проживу, — мотнул головой Генка. — Подумаешь, «снегурочки»! Поступлю в фабзавуч — «норвежки» куплю. Ты ведь тоже свою коллекцию марок продал. А? Зачем?
— Нужно было, — уклончиво ответил Миша.
— Я знаю, — сказал Генка, — ты на кожаную куртку копишь. Хочешь на настоящего комсомольца походить.
— Может быть, — неопределенно ответил Миша. — Славка свои шахматы тоже продал.
— Да? — удивился Генка. — Костяные шахматы? Зачем?
— Надо было, — тоже уклончиво ответил Слава.
Раздалось три звонка.
— К нам, — сказала Агриппина Тихоновна и пошла открывать.
В комнату вошел Миша Коровин, одетый в форменное пальто и фуражку трудколониста. Он поздоровался с ребятами, разделся, вынул из кармана пачку папирос «Бокс» и закурил.
— Как дела? — спросил его Миша.
— Движутся помаленьку. Вчера на четвертый разряд сдал.
— Сколько ты теперь будешь получать?
— Рублей девяносто, — небрежно ответил Коровин, вытащил из кармана часы размером с хороший будильник, приложил их к уху и сказал: — Никак к мастеру не соберусь. Почистить надо.
— Покажи! — Генка взял в руки часы и тоже послушал. — Ход что надо.
— Ничего ход, — сказал Коровин, — пятнадцать камней. — Он спрятал часы в карман куртки. — Ячейку у нас организовали, комсомола. Я уж заявление подал.
Девяносто рублей в месяц и часы ребята с трудом, но выдержали, но это уже было свыше их сил. Они еще пионеры, только мечтают о комсомоле, а Коровин уже заявление подал.
— Нас тоже скоро в комсомол передают, — сказал Миша, — прямо из отряда. — При этом он искоса посмотрел на Генку и Славу.
Они важно молчали, как будто Миша действительно сказал правду.
— Знаете, кого к нам в колонию прислали? — спросил Коровин.
— Кого?
— Борьку-Жилу.
— Ну?
— Ага. За ножны-то отец его чуть не убил. Сбежал он тогда. Теперь у нас.
— И как он?
— Ничего, исправляется.
Снова раздалось три звонка. Агриппина Тихоновна пошла открывать. Генка стоял посреди комнаты, смущенный и молчаливый. Открылась дверь. В комнату вошла Зина Круглова… Вот оно что! Миша и Слава многозначительно переглянулись. Генка стоял, не двигаясь, затем, протянув руку к столу, пролепетал:
— Прошу…
Зина прыснула, все расхохотались. Тогда Генка оправился, стал в торжественную позу и объявил:
— Дорогие гости, принимаю поздравления и подарки! Прошу не толкаться и соблюдать очередь.