Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод)
Шрифт:
И тут пушистое, теплое тело Черча коснулось его ноги, прошуршав, как змея, и Луис закричал; он открыл рот и закричал.
28
— Папа! — крикнула Элли.
Она бежала к нему по дорожке, лавируя между идущими пассажирами, как нападающий на поле. Большинство людей остановились, улыбаясь. Луис был немного смущен ее пылом, но сам почувствовал, как по лицу его расползается широкая дурацкая улыбка.
Рэчел держала Гэджа, и он тоже увидел Луиса. «Паааа! — завопил он, вырываясь из рук матери. Она
— Пааа! Пааа!
Луису потребовалось время, чтобы заметить на Гэдже новый джемпер — вероятно, работа деда. Тут Элли бросилась к нему и вскарабкалась, как на дерево.
— Привет, папа! — выдохнула она и прижалась к нему.
— Привет, малышка! — сказал он, спеша встретить Гэджа. Он поймал его и тоже прижал его к себе. — Я так рад, что вы вернулись.
Тут подошла и Рэчел, с дорожной сумкой и книжкой в руке, держа в другой руке рюкзак Гэджа. «Я скоро буду большим», — красовалась на нем гордая надпись, призванная утешить скорее родителей, чем самого малыша. Она выглядела, как фотограф-профессионал после долгой утомительной командировки.
Луис просунулся между детьми и поцеловал жену в губы.
— Привет.
— Привет, док, — сказала она, улыбаясь.
— Ты выглядишь усталой.
— Я действительно устала. До Бостона долетели нормально. Пересели тоже нормально. Но как только самолет излетел, Гэдж посмотрел вниз, сказал «холосо» и обделался.
— О Боже.
— Я быстро отнесла его в туалет. Не думаю, что он и болел, наверно, просто его укачало.
— Поехали домой, — сказал Луис. — Я затоплю печку.
— Печку! Печку! — завопила Элли прямо в ухо отцу.
— Петьку! Петьку! — вторил ей Гэдж у другого уха.
— Поехали, — повторил Луис. — Берите вещи.
— Папа, как там Черч? — спросила Элли, когда он опустил ее на пол. Луис ждал этого вопроса, но тревожное лицо Элли, ее нахмуренные брови смутили его, и он вопросительно взглянул на Рэчел.
— Она в выходной проснулась со слезами, — сказала спокойно Рэчел. — Ей приснился кошмар.
— Мне снилось, что Черч убежал, — сказала Элли.
— Слишком много сэндвичей с индейкой, вот и все, — сказала Рэчел. — К тому же, у нее был приступ диареи. Посади ее отдохнуть, Луис, и давай выбираться отсюда. За последнюю неделю я так насмотрелась на аэропорты, что мне этого хватит на следующие пять лет.
— Да нет, с Черчем все в порядке, дорогая, — медленно сказал Луис.
«Да, в порядке. Он весь день лежит в доме и смотрит на меня своими мутными глазами, словно видит что-то такое, чего не вижу я. На ночь я выгоняю его метлой, боюсь прикасаться. Я его выметаю. И еще, когда я утром зашел и гараж, там валялась мышь — или то, что от нее осталось. Он позавтракал ее кишками. А я этим утром не стал завтракать. Так что все в порядке».
— Все в порядке.
— А-а, — сказала Элли, и ее лоб разгладился. — Это хорошо. Когда я увидела этот сон, мне показалось, что он умер.
— В самом деле? — спросил Луис, улыбаясь. — Дурацкий сон, правда?
— Сооон! — запищал Гэдж. Он проходил попугайский этап, как было и у Элли. — Сооооон! — Он энергично дернул отца за волосы.
— Пошли, бандиты, — сказал Луис, и они направились к багажному отделению.
Они уже дошли до машины, когда Гэдж странным, икающим голосом забормотал «холосо, холосо». После этого он справил нужду прямо на Луиса, который по случаю прибытия семьи надел парадные брюки. Видимо, «холосо» было у Гэджа кодовым словом для выражения сложного понятия: «Я сейчас тебя обгажу, стой спокойно».
Когда они ехали семнадцать миль от аэропорта до их дома в Ладлоу, у Гэджа начался жар. Луис заехал в гараж и краем глаза заметил Черча, сидящего в углу и глядящего на машину своим новым, странным взглядом. Через мгновение он исчез, а потом Луис заметил еще одну распотрошенную мышь на полу гаража. Ее внутренности беззащитно розовели в полумраке.
Луис быстро отпихнул мышь за пирамиду шин. Он помнил, что Черч за все время до своего воскрешения убил только одну крысу; иногда он загонял мышь в угол и играл с нею в жестокую кошачью игру, обычно кончающуюся убийством; но всякий раз Элли или Рэчел вмешивались, не давая довести дело до конца. А когда котов кастрируют, они обычно теряют всякий интерес к мышам, по крайней мере, когда их хорошо кормят.
— Ты так и будешь мечтать тут или все же поможешь мне с детьми? — спросила Рэчел. — Вернись со звезд, доктор Крид! Ты нужен людям Земли. — Голос ее казался раздраженным.
— Прости, дорогая, — сказал Луис. Он взял на руки Гэджа, который был теперь горячим, как печка.
В тот вечер они сидели втроем; Гэджа уложили на диван в комнате, больного и сонного, напоили куриным бульоном и оставили смотреть телевизор.
После обеда Элли пошла к гаражу и позвала Черча. Луис, который мыл в это время посуду, очень понадеялся, что кот не придет, но он появился — приплелся своей новой ковыляющей походкой, сразу же, словно где-то таился. «Таился» — это слово вспомнилось ему сразу же.
— Черч! — крикнула Элли. — Привет, Черч! — Она подняла кота и прижала к груди. Луис краем глаза наблюдал за ней; руки его замерли над посудой. Он увидел, как счастливое выражение на лице Элли медленно сменилось изумлением. Кот спокойно лежал у нее на руках, уши прижаты, глаза устремлены вперед.
Через какое-то время — Луису оно показалось очень долгим, — она опустила Черча на пол. Кот пошел в направлении столовой, даже не оглянувшись. «Убийца мышей, — подумал Луис бессвязно. — Боже, что же это было тогда вечером?»
Он пытался вспомнить, но все это казалось невероятно далеким, как смерть Виктора Паскоу на полу лазарета. Он помнил бешеные порывы ветра и призрачное мерцание снега. Вот и все.
— Папа? — сказала Элли тихо.
— Что детка?
— От Черча нехорошо пахнет.
— Разве? — спросил Луис, тщательно следя за своим тоном.
— Да! — сказала Элли. — Он никогда так не пах! Он пахнет, как... как какашки!
— Ну, может быть, он влез в какую-нибудь дрянь, — предположил Луис. — Это скоро пройдет.