Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод)
Шрифт:
На этом месте Луис заснул.
31
Зима шла своим чередом. Вера Элли в Санта Клауса была восстановлена — во всяком случае, на время, — следами на камине. Гэдж с восторгом развернул свои подарки, поспешив засунуть в рот кусок блестящей обертки.
На Новый год к ним зашли Крэндаллы отведать фирменный пирог Рэчел, и Луис заметил, что Норма выглядит плохо. Взгляд ее был тусклым и каким-то отсутствующим. Его бабушка сказала бы, что Норма «сдала», и это было еще не самое плохое слово. Ее руки, обезображенные артритом,
Остаток зимы был слякотным и дождливым. В виду расходов на отопление погода казалась удачной, но в целом наводила тоску. Луис работал в доме, сооружал книжные полки и трудился над моделью «порше». Когда 23-го января кончились каникулы, он был рад вернуться на работу.
Напомнил о себе и грипп — серьезная эпидемия болезни охватила кампус через неделю после начала семестра, и у Луиса был забот полон рот: десять, а то и двенадцать часов в день он работал и сильно уставал... но вовсе не был недоволен этим.
Теплее всего было 29-го января. Уже неделю держалась плюсовая температура. Луис бинтовал сломанную руку молодого человека, который надеялся — тщетно, по мнению Луиса, — весной играть в бейсбол, когда одна из медсестер просунула голову в дверь и позвала его к телефону.
Луис зашел в кабинет. Это была Рэчел, она плакала, и он сразу почувствовал тревогу. «Элли, — подумал он. — Упала с санок и сломала руку. Или расшибла голову». Он вспомнил про тех парней на тобоггане.
— Что-нибудь с детьми? — спросил он. — Рэчел?
— Нет-нет, — сказала она, плача. — Не с детьми. Это Норма, Лу, Норма Крэндалл. Она умерла утром. Около восьми, сразу после завтрака, как сказал Джуд. Он зашел к нам, и я сказала, что ты вернешься через час. Он... ах, Лу, он выглядит таким потерянным... таким старым... слава Богу, Элли не было, а Гэдж еще мал, чтобы понимать...
Луис нахмурился и, несмотря на печальную новость, подумал о том, что ум Рэчел сразу обратился к любимому предмету. Главное — удержать детей в неведении. Смерть — это тайна, ужас, и о ней нельзя знать детям. Так викторианские леди и джентльмены думали, что детям нельзя знать о половых отношениях.
— Господи, — сказал он. — Это из-за сердца?
— Не знаю, — сказала она. Она уже не плакала, но голос был хриплым и сдавленным. — Ты придешь, Луис? Ты же его друг, и, я думаю, нужен ему.
«Ты его друг».
«Да, конечно, — подумал Луис с легким удивлением. — Никогда не думал, что моим другом будет старик восьмидесяти трех лет». Потом он подумал, что они больше, чем друзья, и Джуд понял это гораздо раньше, чем он. Джуд всегда хотел ему помочь, и, несмотря на все, что случилось, несмотря на этих мышей и птиц, Луис чувствовал, что решение Джуда было верным... А если не верным, то, по крайней мере, проникнутым сочувствием. Теперь ему предстояло сделать что-то для Джуда, и, если возможно что-то сделать для человека, у которого умерла жена, он это сделает.
— Уже еду, — сказал он и повесил трубку.
32
Это был не сердечный приступ, а кровоизлияние в мозг, мгновенное и, вероятно, безболезненное. Когда Луис позвонил днем Стиву Мастертону и рассказал, что случилось, Стив посчитал случившееся неизбежным.
— Иногда Бог колеблется, — сказал Стив, — а иногда указывает на тебя и велит собирать вещички.
Рэчел не хотела говорить на эту тему.
Элли была не столько расстроена, сколько удивлена и заинтересована — Луис подумал, что это естественная реакция для шестилетнего ребенка. Она хотела знать, умерла миссис Крэндалл с закрытыми глазами или с открытыми. Луис сказал, что он не знает.
Джуд держался, как мог — если учесть, что эта женщина прожила рядом с ним больше шестидесяти лет. Луис нашел старика — а теперь он действительно выглядел старым, даже старше своих восьмидесяти трех, — на кухне, курящего «Честерфилд» и невидящим взглядом смотрящего на бутылку с пивом.
Когда Луис вошел, он обернулся и сказал:
— Ну, вот ее и нет, Луис.
Он сказал это так просто и ясно, что Луис даже подумал, что суть этой мысли еще не дошла до его сознания. Потом губы Джуда начали дергаться, и он поспешно закрыл лицо руками. Луис подошел к нему и положил руку на плечо. Джуд плакал. Он уже все понял. Он всегда соображал неплохо. Его жена умерла.
— Ничего, — сказал Луис, — ничего, Джуд, поплачь, она бы сказала тебе то же самое, поплачь немного.
Он и сам плакал. Джуд крепко обнял его.
Джуд плакал минут десять, а потом замолк. Луис слушал то, что он сказал за этим, с величайшим вниманием, и как доктор, и как друг. Он следил за тем, помнил ли Джуд, о чем говорил, и употребляет ли он имя Нормы в настоящем времени. Но Джуд проявил очень мало признаков растерянности. Луису казалось, что двое давно женатых людей с трудом могут обойтись друг без друга месяц, неделю, даже день. Он пришел к выводу, что Джуд глубоко опечален, но сохранил здравый ум. Он не обнаружил у него никаких признаков дряхлости, подобных тем, которые он заметил у Нормы на Новый год, когда они сидели вчетвером в комнате за эггногом.
Джуд принес ему из холодильника пива, лицо его было красным и опухшим от слез.
— Это было утром, — сказал он, — но солнце поднялось уже высоко, и я...
— Джуд, не надо, — прервал его Луис, открывая пиво. — Выпьем за нее?
— Выпьем, — сказал Джуд. — Ты не видел ее в шестнадцать лет, когда она шла из церкви в расстегнутой кофточке... У тебя бы глаза на лоб полезли. Она могла и черта свести с ума.
Луис кивнул и поднял бутылку.
— За Норму.
Джуд чокнулся с ним своей бутылкой. Он все еще плакал, но и улыбался тоже. Он кивнул.
— Там она найдет покой, не будет этого проклятого артрита.
— Аминь, — сказал Луис, и они выпили.
Луис в первый раз видел Джуда в подпитии, но даже это не лишило его сил. Он пустился в воспоминания о давних временах, окрашенных доброй памятью, забавные, а иногда и поражающие. Среди историй о прошлом Джуд вспоминал о настоящем с таким присутствием духа, что это восхищало Луиса; сам он вряд ли мог делать это вполовину так же хорошо, если бы Рэчел вдруг умерла за завтраком, между овсянкой и грейпфрутовым соком.