Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод)
Шрифт:
Джуд смерил Луиса взглядом.
— Да, она так и сказала. И прошептала мне прямо в ухо: Но если что случится — беги. Не думай о других, пусть они заботятся о себе сами. Помни про меня и уноси ноги, если что случится».
Мы залезли в автомобиль Ганнибала Бенсона. Никто не болтал, но мы четверо дымили, как паровозы. Мы боялись, Луис, очень боялись. И тут вдруг Алан Пуринтон сказал Джорджу: «Билл Батермэн шлялся в эти леса к северу от дороги номер 15, и это мне очень не нравится». Джордж только кивнул.
Ну вот, мы пришли туда, и Алан постучал, но никто не отозвался, тогда мы зашли со двора. Билл Батермэн сидел там на крыльце с кувшином пива,
Джуд подождал, пытаясь успокоиться, и кивнул:
— Да, он выглядел, как бесноватый. Тимми взглянул на нас и ухмыльнулся. Потом он опять уставился на солнце. Билл сказал: «Я не слышал, как вы стучали,» — что было, конечно, откровенным враньем, поскольку Алан стучал достаточно громко, чтобы поднять... спящего.
Никто, казалось, не знал, о чем говорить, и тогда я начал: «Билл, я слышал, твоего парня убили в Италии?»
«Это ошибка,» — сказал он, в упор глядя на меня.
«Разве?» — спросил я.
«Видите, вот он стоит,» — сказал он.
«А кто же тогда лежит в гробу на кладбище?» — спросил Алан Пуринтон.
«Черт меня возьми, если я знаю, — сказал Билл, — и плевать я на это хотел». — Он ушел за сигаретами, оставив всех на крыльце, а потом сломал две или три, пытаясь вытянуть их из пачки — так тряслись у него руки.
«Можно провести эксгумацию, — сказал Ганнибал. — Ты этого не знал? Мне звонили из этого чертова министерства, Билл. Они хотят знать, не похоронили ли там какого-нибудь другого Тимми».
«Ладно, а мне-то что до этого? — сказал Билл громко. — Какое мне дело? Мой мальчик со мной, он вернулся. Правда, его контузило или что-то такое, он немного не в себе, но он поправится».
«Послушай, Билл, — сказал я, и тут меня прорвало. — Если они выроют этот гроб и окажется, что он пустой, то они опять заберут твоего парня, и не знаю, что ты им тогда скажешь. Я-то понял, в чем тут дело, и Ганнибал, Джордж и Алан тоже поняли, и ты тоже это знаешь, не прикидывайся. Ты сглупил насчет тех лесов, Билл, и принес много горя и себе, и всему городу».
«Я надеюсь, вы знаете, где выход, — ответил он. — Я ничего вам не собираюсь объяснять или оправдываться. Когда я получил эту телеграмму, я почуял, что жизнь уходит, просто выливается из меня. И я вернул своего мальчика. Какое они имели право забирать его у меня? Ему всего семнадцать лет. Это все, что мне осталось от его матери, и все тут законно. Плевал я на армию, и на Министерство обороны, и на все Соединенные Штаты, и на вас, ребята, тоже. Я его вернул. Он скоро поправится. Это все, что я могу вам сказать. А теперь убирайтесь».
И его рот дергался, и пот капал со лба большими каплями, и тут я понял, что он свихнулся. Я бы на его месте тоже спятил. Жить с этим... существом.
Луис почувствовал тяжесть в желудке. Он выпил чересчур много пива слишком быстро. Скоро ему придется отлучиться...
— Ну вот, больше мы ничего не могли сделать. Мы уже собрались уходить. Ганнибал сказал:
«Билл, да поможет тебе Бог».
Билл ответил: «Бог никогда не помогал мне. Я сам себе помог». И тут Тимми повернулся и подошел к нам. Он даже ходил как-то не так, Луис. Он двигался как старый-престарый дед. Он высоко поднимал одну ногу, потом опускал и с шарканьем подтягивал к ней другую. Так перемещаются крабы. Руки его свисали по бокам. И, когда он подошел близко, мы увидели на его лице красные отметины, как от ожогов. Я догадался, что это от пулемета. Должно быть, в него попали с близкого расстояния.
И он вонял могилой. Это был ужасный запах, будто он гнил изнутри. Я увидел, как Алан Пуринтон поднял руку, закрывая рот и нос. Запах был просто невыносимым. Я так и ожидал, что из волос его полезут черви.
— Стоп, — сказал Луис хрипло. — С меня хватит.
— Дослушай, — сказал Джуд. В голосе его была суровость. — Я не могу даже передать, как это ужасно было на еамом деле. Никто не поймет этого, пока сам не увидит. Он был мертвым, Луис. Но и живым в то же время. И он... он знал про все.
— Знал про все? — Луис подался вперед.
— Ага. Он долго смотрел на Алана с ухмылкой так, что можно было видеть его зубы, а потом сказал глухим голосом, будто что-то говорило из глубины его тела. Звук был такой, как если бы он кричал из могилы.
«Твоя жена ебется с типом, который работает с ней и аптеке, Пуринтон. Что ты об этом думаешь? Она громко кричит, когда кончает. Как тебе это?»
Алан просто задохнулся, эти слова потрясли его. Он сейчас в доме престарелых в Гардинере, и, если он еще жив, ему стукнуло девяносто. Но тогда ему было за сорок, и ходили разные толки о его второй жене. Она была его дальней родственницей и жила в доме Алана и его первой жены, перебравшись к ним задолго до войны. А потом Люси умерла, и через полтора года Алан взял и женился на этой девице. Ее звали Лорин. Когда они поженились, ей было только двадцать четыре. И о ней ходили слухи, понимаешь, а он не мог относиться к этому спокойно, и поэтому сразу сказал: «Заткнись! Заткнись, или я вышибу тебе мозги, кто бы ты ни был!»
«Замолчи, Тимми,» — сказал старый Билл, и вид у него был еще хуже, чем до того, будто его сейчас вырвет, или он помрет, или и то, и другое сразу.
Но Тимми не обращал на него никакого внимания. Он повернулся к Джорджу Андерсону и сказал: «Внук, которого ты так любишь, только и ждет твоей смерти, старикан. Ему нужны деньги, которые, как он думает, ты держишь в сейфе в отделении Восточного банка в Бангоре. Вот поэтому он пресмыкается перед тобой, а за спиной смеется, вместе со своей сестрой. Старая деревяшка, вот как они тебя зовут,» — сказал Тимми, и, Луис, его голос изменился! Он стал звучать, как голос внука Джорджа, и знаешь, то, что Тимми говорил, было правдой. «Старая деревяшка, — сказал Тимми, — и как же они взвоют, когда увидят, что ты беден, как церковная мышь, и потерял все еще в тридцать восьмом! Как они будут тебя проклинать, Джордж!»
Джордж тогда просто плюхнулся на крыльцо Билла и перевернул его кувшин с пивом, и он был белый, как твоя рубашка.
А Билл поднял его на ноги и сказал сыну: «Тимми, перестань! Перестань!» Но Тимми не перестал. Он сказал ещe кое-что плохое про Ганнибала, а потом про меня, и при этом он... кричал. Да, кричал, как в бреду. И мы начали отступать, а потом побежали, таща за собой Джорджа потому, что его нога заплеталась и цеплялась за траву.
И когда я видел Тимми Батермэна в последний раз, он стоял во дворе с красным от заходящего солнца лицом, с этими отметинами на лице, с растрепанными волосами... и кричал еще и еще: «Старая деревяшка! Старая деревяшка! И рогоносец! И потаскун! Счастливо, джентльмены! Гуд бай!» — и он смеялся, но выходил только крик и скрежет... откуда-то изнутри... и он стоял и скрежетал.