Кошка
Шрифт:
— «Кошке» теперь нечего сообщать, — серьезно ответила Матильда, как бы примирившись с судьбой. — Через несколько дней вы поставите меня к стенке. Выстрел — и все окажется в прошлом...
— Чепуха, так скоро пруссаки не расстреливают. Сначала будет произведена проверка всех найденных документов, вас будут допрашивать, чтобы устранить неясности. А в завершение вас доставят в Германию — лагерь для военнопленных.
«Кошка» слушает недоверчиво. Алкоголь делает ее сентиментальной. Она видит беззаботных людей за соседними столиками, смеющихся и шутящих между собой, будто бы не было никакой войны, борьбы
По спине «Кошки» пробежал холодок. Ее обуял страх, страх за собственную жизнь, которую она так любит, за человеческую теплоту, к которой она всегда стремилась. На глазах ее появляются слезы, слезы отчаяния и боли за свою неудавшуюся судьбу.
— Не печалься, маленькая «Кошка»...
Будто сквозь туман до ее ушей доходят слова Блайхе-ра, произнесенные с душевной теплотой. Они действуют успокоительно. Внезапно у Матильды возникает желание броситься этому рослому широкоплечему немцу на грудь в поисках защиты. Он к тому же — мужчина того типа, о котором она всегда мечтала.
Словно электротоком ударило «Кошку», когда Блай-хер, желая успокоить собеседницу, положил свою руку на ее ладонь. Это не успокоило, а еще больше взбудоражило женщину. С трудом ей удалось взять себя в руки. Знает ли этот гунн, какое необъяснимое, почти колдовское воздействие оказывает он на женщин?
Голос Блайхера возвращает ее к действительности.
— Мне очень жаль, но нам пора идти. Самое время отправляться домой...
— Домой? — иронически спрашивает «Кошка».
— Ну, да вы знаете, куда...
Блайхер бросает многозначительный взгляд на официанта, который тут же подходит для расчета.
— Ах так... Я понимаю... — Лучик надежды, мелькнувший было в ее глазах, тут же погас.
— Каррэ, идемте... Да побыстрей, пожалуйста...
Надзирательница, высокая костлявая особа с грубым
лицом, забирает «Кошку» из приемной у ворот тюрьмы и ведет назад в преисподнюю. Матильда медленно идет впереди надзирательницы по мрачному коридору, кажущемуся ей бесконечным. Выберется ли она когда-нибудь на свободу из этого лабиринта площадок, железных перегородок и камер?
— Вот, я поставила подогреть ваш ужин! —хмуро сказала надзирательница.
Они подошли к помещению, в котором размещались надзирательницы. На раскаленной железной печи стояла помятая миска с перловой кашей. Пахло подгорелым.
— Спасибо, я уже поела, — ответила «Кошка», не придавая никакого значения своему отказу.
Надзирательница бросает на нее злобный взгляд.
— Вот как! Благородная дама уже поужинала? Выходит, наша еда вам не нравится?!
Гремя ключами, она отпирает дверь камеры «Кошки».
№
— Вот ваши апартаменты. Надеюсь, что они вполне для вас подходят! — с издевкой произносит надзирательница.
Камера нетоплена, в ней очень холодно. Тратить на арестованных уголь не положено.
Матильда устало снимает свой плащ, чтобы поскорей лечь на койку, пока надзирательница не выключила свет. Та, не говоря ни слова, собиралась уже было
— Что я вижу? — прошипела она. — На допрос вас взяли в заурядном платьишке, а возвращаетесь вы в вечернем, да еще с глубоким декольте. Что же это был за допрос, позвольте вас спросить? К тому же уважаемая госпожа успела поужинать! Теперь мне становится понятным, куда здесь дует ветер!
В этих словах прорывается злобная зависть стареющей женщины. Яростно хлопает она дверью, запирает ее на ключ и тут же выключает свет. Матильда слышит ее шаркающие шаги, затем все затихает.
В темноте «Кошка» опускает железные нары, раздевается и ложится, накрывшись двумя тонкими одеялами, которые не защищают от леденящего холода.
Теперь она может сбросить маску. Слезы потекли по ее лицу, рыдания сотрясают хрупкие плечи...
Но вот наступает рассвет, принося жизнь и в эти серые тюремные стены. Арестанткам разрешается выйти на прогулку в тюремный двор. Они идут по кругу одна за другой, как в некой призрачной траурной процессии, медленно, едва волоча ноги, молча. Разговаривать им запрещено, но по движению губ можно определить, что они шепчутся. Время от времени слышны окрики надзирательниц.
Для «Кошки» эта четвертьчасовая прогулка равносильна наказанию шпицрутенами. Она чувствует ненависть сторожей, холодную издевку товарок по несчастью: проституток, воровок, сводниц. Здесь собрана накипь многомиллионного города. Ее элегантное платье бросается в глаза, вызывает зависть других женщин. Ей в лицо летят ругань и непристойные шуточки. «Кошка» просто счастлива, когда за ней захлопывается дверь ее камеры и она остается одна со своими мыслями.
Вечером Блайхер за ней не пришел, хотя и обещал. Эту ночь она опять провела без сна, атакуемая клопами, пронизывающим холодом и кошмарными видениями. Внезапно она ловит себя на том, что ее мысли все время возвращаются к этому рослому широкоплечему немцу, которого ей хочется видеть в наивной надежде, что он убережет ее от этих ужасов...
И только через день замок в двери ее камеры звякнул, и надзирательница грубо крикнула:
— Каррэ, на допрос! — придав слову «допрос» ироническое, с издевкой,значение.
Для «Кошки» же слово это прозвучало как музыка...
Почти инстинктивно Хуго Блайхер избрал этот единственный путь, который мог привести его к раскрытию последних секретов «Кошки». Но он не учел одного: что мог зажечь в сердце этой загадочной женщины огонь, пламя которого станет опасным и для него самого...
— Куда мы направляемся сегодня? — спросила с любопытством Матильда, когда они поехали по вечерним улицам Парижа.
— Предлагаю «Максим», что на Королевской улице, если вы не возражаете, — ответил Блайхер.
— Не слишком ли это для вас дорогое удовольствие — посещать с французской шпионкой самые шикарные рестораны города? — иронически спрашивает она.
— Для кошелька простого унтер-офицера — это точно, — откровенничает Блайхер, больше не считая нужным маскироваться. — Но на наше счастье, есть так называемый оперативный фонд.
«Кошка» усмехается недоверчиво.
— Не хотите ли сказать, что вы, действительно, лишь унтер-офицер? Я полагала, что вы в абвере большая шишка?