Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
Уже сгорела одежда на юноше, и пальцы прогорели до костей, облысела голова и въелся в трескавшуюся кожу на черепе запах сгорелых волос.
Исчезла огненная тюрьма. И появился возле скрючившегося, покрытого ужасными ожогами, юноши, прекрасный гуцинь из светлого—светлого дерева.
Смеясь, ушел господин в зеленых шелках.
Дрожащею рукою дотянулся до струн Вэй Мин…
Дрожали струны, когда на них падали слезы.
Теперь уже не разберешь, где сон, а где — реальность…
От глухого удара дерева о каменную столешницу юноша дрогнул, голову поднял.
Тот стоял рядом, снова в черном ханьфу. Снова заплетены в четыре косы пряди черных волос от виска и до середины лба.
— Духи—слуги уже шепчутся, когда же ты уже приведешь на праздник армию демонов? — скривился Вэй Мин, изящные пальцы оторвав от струн. — Верно, в Преисподней уже нарожали и нарастили новых?
— Я просто не могу до сих пор себя простить, — юноша с вытянутым, узким, но хрупко—красивым лицом плюхнулся на каменную скамью возле него, пристроил бок о бок к нему из темного дерева гуцинь. — Ты теперь никогда на уроки боев не приходишь, хотя вроде так их любил! Слушай, если драться больше не хочешь, может, мы сдадим Великий Экзамен вместе хотя бы по музыке?
— Ты же ее ненавидишь! — кривая ухмылка.
— Ненавижу! — тяжелый вздох, потом радостный блеск в глазах. — Но я мелодию целую разучил! «Небесный лекарь» называется!
Голову подперев тыльною стороною левой ладони, первым занявший беседку, затерявшуюся на склонах гор, посмотрел на него так насмешливо, чтоб того насовсем уже с края каменной скамьи сдуло. И чтоб навечно.
Но юноша с вытянутым лицом осторожно и робко пальцы изящные на тонкие струны опустил.
Шумно выдохнул юноша в тускло—сером, с легкими, серебряными круглыми символами долголетия.
Но тот доиграл. Почти.
— У тебя странное исполнение, — нахмурил изящные брови Вэй Мин. — Так не играет никто на Небесах.
— Зато ты сказал мне еще две фразы! — хитро сощурился неумелый музыкант.
Юноша в тускло—сером посмотрел на него как—то странно, но промолчал. — Хочешь, я еще выучу? И мы пойдем с тобою на Экзамен…
— Я не пойду на Великий Экзамен, — изящные пальцы снова легли на струны светлого гуциня. — Господин мне запретил.
— Да как он мог?! — юноша в черных одеждах вскочил, глаза сердито сверкнули, став голубыми на миг, с узким зрачком.
Долго молчал Вэй Мин. Долго молчал и второй. Ветер осторожно трепал черные волосы обоих.
— И ты теперь… вечно будешь меня игнорировать? Из—за отца?
И, вскрикнув, отшатнулся от подхваченного и раскрытого веера. Едва уклонился от изогнутых лезвий—клыков, выскользнувших из реек.
— И ты даже научился драться на боевом веере?! — ахнул радостно общительный. — И даже левою рукой! Какой красавец! — обошел мимо мрачно поджавшего губы Вэй Мина. — Кстати, а почему именно левой? Кто на Небесах дерется левою рукою? Из известных мне мастеров…
— Ты обычно дерешься правой, — сердито отвернулся юноша в тускло¬сером.
— Так ты… — глаза расширились. — Из—за меня? Ты… — губы изогнулись в улыбке. — Ты все еще хочешь играть со мной?!
— Да тьфу на тебя! — клыки из металла втянулись в рейки, Вэй Мин сердито сложил веер и спрятал в рукав.
Подхватил свой гуцинь и ушел…
Слишком резко ногтем захватил я струну. Струна натянулась, упав слишком низко и… лопнула…
Я сидел в беседке, играя на светлом гуцине.
Он притащил темный свой, поиграть.
Те шестьдесят фениксов в доспехах оборвали наш дуэт, недавно лишь начавший звучать.
Треснул, раскалываясь, гуцинь из темного дерева, упавший со стола, когда его схватили воины Императора за руки.
Отчаянно, наверное, смотрел он на меня, когда его уводили.
Но я на него не смотрел.
Слишком резко ногтем захватил я струну, она натянулась, загудела… и порвалась, расползлись в разные стороны оборвавшиеся, оторвавшиеся друг от друга концы…
Пальцы правой руки замерли на гуцине. Левой ладонью закрыл я свое лицо.
Жарко светило поднявшееся солнце, оно еще не начало падать за горизонт, хотя уже и стремилось к концу.
Что ж так мерзко, так гадостно мне на душе?..
Что все мерещится, преследует меня? Почему все мелодии, что я сегодня начинаю играть, все как одно сливаются, докатываются до одной? Глупая версия «Небесного лекаря»! Мерзкая версия, которую мне забыть!
— Но не я же… не я же убил его?..
Мне не ответил никто.
Мне никогда не ответит никто.
— Кто тебя убил?! — спросил я в пустоту.
За толщей бесчисленных заборов и строений, стволами сотен деревьев и цветочных стеблей, за боками четырнадцати овец…
Вздрогнув, я вскочил.
Как будто там мелькнула аура его!
Где—то в городе, за много улиц отсюда, где, кажется, скатились, слипались ауры двух драконов… или трех?..
Как будто он смотрел не на меня, но прежде чем исчезнуть, все—таки взглядом скользнул по моему поместью, как будто привлеченный моей нелепой игрой.
Вскочил. Треснул упавший гуцинь.
Сердце забилось.
«Небесный лекарь»… это был именно он! Вся сегодняшняя моя музыка, все мелодии и все мои песни сводились к нему.
Грубый «Небесный лекарь». Извращенная версия.
Сколько над ним смеялись на Небе за эту нелепицу!
Он упрямо продолжал эту чушь играть, теперь уже при всех. Быть может, хотел, чтобы я сам его остановил?
Обхватив голову ладонями, закричал отчаянно.
Конечно, моему воплю не суждено было перекрыть тот рев и те звуки шумные, что звучали в другой части города.