Кошмары Аиста Марабу
Шрифт:
– Пиздец! И что ты сделал?
– Времени что-либо предпринять у меня не было. Я почувствовал удар, как будто меня сбила машина на скорости, а когда очухался, меня уже волокли по земле, правая рука и плечо зажаты в звериной пасти, а сам я – тело и ноги – барахтался между тушей льва и тропой!
– Майн гот!
– По пути зверюга топтала меня передними лапами, оставляя солидные царапины на внешней стороне бедра, штаны мои были разорваны в клочья. Волоча меня, тварь то рычала, то мурлыкала, как голодный кот в предвкушении кормежки. А лакомым кусочком был,
– Боже! Рисковая заварушка, Сэнди.
– Еще бы! Казалось, выхода нет. Но тут я вспомнил про свой восьмидюймовый тесак; свободной рукой я вытащил его из кожаных ножен, подвешенных на груди, и выбрал место для удара. Зверь остановился, готовясь то ли поменять захват, то ли приступить уже к трапезе, как тут я дважды засадил ему промеж лопаток. Он выпустил меня, но не отступил, а стоял надо мной и рычал. Тогда, собрав последние силы, я пырнул его в горло. Поток крови обрушился на меня, и я сообразил, что этот, видно, удачный удар поразил крупную вену или артерию. Тварь отскочила на несколько метров, а я, с трудом поднявшись на ноги, стал крыть его трехэтажным матом. Через несколько секунд этот каннибал стал медленно удаляться, время от времени оборачиваясь и огрызаясь на меня.
– Вот это да, Сэнди! Сразиться в рукопашной со львом – вот это смело!
– У меня не было выбора, Рой. Отвага тут ни при чем. В подобных обстоятельствах человек поступает, повинуясь исключительно основному инстинкту – древнему инстинкту самосохранения. Рука моя была изранена, и я с большим трудом забрался на ближайшее дерево; и очень правильно сделал, так как вскоре подоспел второй лев, который расправился с Глэдстоуном, и я был вынужден наблюдать, как вместе с раненным мною зверюгой они попировали моим малышом.
– Душераздирающее зрелище, – произнес я как можно более сочувственным тоном, но не смог удержать проскользнувшую нотку радости. Смерть его собаки почему-то подняла мне настроение: в Африке с человеком происходят непонятные вещи; может, из-за жары, или это тишина, окутывающая землю, когда солнце закатывается за горы, леса или горизонт. Темной африканской ночью в джунглях не слышно ни шороха; чтобы поверить в это, надо оказаться там самому. Я предпочел бы не задумываться о том, какое влияние оказывала на меня Африка.
– Всю ночь я просидел на этом гребаном дереве, – продолжил Сэнди свою историю. – Аборигены нашли меня на рассвете. Они отнесли меня в лагерь, перевязали раны и только через два дня доставили в больницу. Раны мои засорились, и я подхватил заражение крови из-за остатков гниющей плоти, застрявшей под когтями той зверюги. Но все мои раны – ничто по сравнению с бившей меня лихорадкой… черт!
Наш джип опасно вильнул, когда одним из передних колес в полутьме мы наехали на камень. Быстро справившись с управлением, Сэнди остановил машину, чтобы прийти в себя. Мертвая тишина ночи нарушалась лишь нашим тяжелым дыханием и мягким шуршанием летучих мышей, которые, летая низко над озером, время от времени целовали гладкую поверхность, потягивая чистую воду. Мы решили сосредоточить все наше внимание на дороге. Я сменил Сэнди за рулем.
Когда мы приехали, неподалеку от коттеджа 1690 горел костер. Доусон с важным видом расхаживал вокруг, а двое аборигенов стояли, обхватив дерево обеими руками. Подойдя, я обнаружил, что Доусон и Дидди, раздев их догола, привязали к дереву запястьями друг к другу.
– Рой! Сэнди! Вы как раз вовремя. Мы тут собираемся показать некоторым из наших так называемых «бунтовщиков», что значит переходить дорогу Локарту Доусону.
Одного из пленников мы с Сэнди узнали даже со спины и без одежды.
– Сэнди, смотри! – шепнул я.
– Ну вот мы и встретились, дружок, – улыбнулся Сэнди, изучая обнаженную фигуру Мозеса, парня, который спер все наше снаряжение.
– Да уж, это точно! И теперь при обстоятельствах, более благоприятных для нас! – торжествующе пропел я.
Мозес обернулся и умоляюще посмотрел на нас.
– Только не это, – взмолился он.
– Ты еще благодарить меня будешь, – широко улыбнулся Доусон и облизнулся. Он подошел к другому аборигену и, выдавив колбаску вазелина, стал размазывать его по черной заднице. Я так понял, что он готовит его к порке, и был, признаться, немного удивлен, когда Доусон вытащил свой затвердевший член и стал обмазывать его. После чего он глубоко засадил палец аборигену в сфинктер. – Туго, как я люблю, – сказал он.
– Помнишь, я всегда тебе говорил: сжимай задницу покрепче, – прошептал Дидди, карлик-лакей, обращаясь к Сэнди.
Сэнди оставил его без ответа.
– Некоторое сопротивление абсолютно необходимо, не правда ли, Рой? – обернулся ко мне Доусон с широкой улыбкой на лице. – Так или иначе, но только преодолевая оказываемое ему сопротивление, человек может прочувствовать свою силу. Сила не останавливается до тех пор, пока не оскудевает. Давайте, Рой, Сэнди, скидывайте штаны и вставайте в очередь.
Мы расстегнули ремни и спустили шорты. У меня был полувялый, зато у Сэнди дрын уже горел, я должен был остановить это…
– ДОУСОН! – крикнул я, когда он уже готов был вставить.
Он притормозил и обернулся ко мне.
– Нет у нас времени на такие игры! Время дорого! Аисты Марабу – мы знаем, где они!
– Хорошо, если так, мистер Стрэнг, – рявкнул Доусон, запихивая свой опадающий в шорты. – Дидди, следи за изменниками, но до моего распоряжения и пальцем не трогать!
Он указал на коттедж, и вверх –стычкой между тут началось-я поднимаюсь вверх
Это было только начало.
родителями дело не закончилось.
Мама села в кресло, как сжатая пружина, лицо ее пылало. Уставившись в ящик, она нервно тянула сигарету. По Шотландскому телевидению шла одна из гнуснейших программ на гэльском языке, из тех, что показывают какого-нибудь урода, наряженного, как чертова кукла, и поющего какую-нибудь идиотскую песню на никому не понятном языке, а на заднем плане горы и реки. Я взглянул на старика и понял, что он держит ухо востро. Мы с Тони знали, что старушка взорвется с минуты на минуту.